Неточные совпадения
Анжель, между тем, кланялась направо
и налево с движением руки или улыбкой; ложа же ее
стала наполняться теми постоянными посетителями первых рядов, как милости, с глупой улыбкой
на устах искавшими благосклонного взгляда ее темных глаз.
Обе женщины шли некоторое время молча,
и Ирена, вышедшая из дому с улыбкой
на устах
и блестевшими глазами,
становилась все угрюмее, раздражалась против самой себя, не понимая тому причины.
— О, я никогда
и не думала иначе! — воскликнула Ирена, бросаясь к ней
на шею. — Если я немного грущу
и скучаю,
стала даже капризной с некоторых пор, то все-таки я не неблагодарная… Я знаю, как ты меня любишь!
Отсюда
становится вполне понятным волнение княжны Юлии в ту минуту, когда она, стоя перед зеркалом, бросила
на себя последний взгляд
и обратилась к своей горничной с последним приказанием.
Несмотря
на свои восемнадцать лет, она была уже вполне сформировавшейся женщиной: высокого роста, с изящным очертанием
стана и грациозной шеей.
Последняя заметила это
и тотчас же забыла своего шурина, перестала чувствовать
на себе его неприятный взгляд
и стала танцевать только для Виктора, как она мысленно говорила себе.
Дойдя до лужайки,
на которой она очнулась от обморока
и увидала над собой коленопреклоненного Облонского, она
стала ждать.
— О нет. Она осталась такой же дикаркой. Ее не уговоришь выезжать. Она гуляет с моим мужем; читает ему, так что граф очень привязался к ней. Характер ее
стал гораздо лучше, но странностей осталось еще много. Все свободное время она занимается музыкой
и, несмотря
на все наши просьбы, хочет поступить
на сцену.
Рядом с ней
на коленях
стал Владимир
и обнял ее. Она вздрогнула, очнулась
и слегка отшатнулась от него.
Он вскочил с колен
и стал перед ней, глядя
на нее безумным взглядом.
Он
стал припоминать свои разговоры с ней
на эту тему
и с удовольствием убедился, что почва для решительного шага вполне подготовлена.
Она считала Ирену, по привычке всех нянек, питомцы которых выросли
на их глазах, еще совершенным ребенком,
и мысль о каких-либо любовных похождениях даже самого невинного свойства, в которых бы играла роль ее «девочка», не укладывалась в голове старой польки. В день последней прогулки ее воспитанницы она как-то инстинктивно
стала тревожиться ее отсутствием ранее обыкновенного. Когда же наступило время завтрака, а Ирены все не было, Ядвига положительно испугалась.
— Мало ли что может случиться,
и как это я, старая дура, отпускаю ее одну! Она
стала такая нервная, слабая, чего-нибудь испугается, упадет в обморок, — корила себя она, с тревогой поглядывая из окон своей комнаты
на калитку, ведущую в лес, которую Ирена, спеша
на свиданье, забыла затворить.
По приезде
на берега Невы она казалась по наружности уже совершенно спокойной
и повела свой обыкновенный образ жизни, хотя
стала торопить комиссионеров продажею дачи
и распускала слух, что через несколько месяцев намерена уехать года
на два за границу.
В томительные, проводимые ею без сна ночи или, правильнее сказать, при ее жизненном режиме, утра, образ князя Облонского неотступно стоял перед ней,
и Анжель с наслаждением самоистязания вглядывалась в издавна ненавистные ей черты лица этого человека
и доходила до исступления при мысли, что, несмотря
на то, что он
стал вторично
на ее жизненной дороге, лишал ее светлого будущего, разрушал цель ее жизни, лелеянную ею в продолжение долгих лет, цель, для которой она влачила свое позорное существование, причина этой ненависти к нему не изменилась
и все оставалась той же, какою была с момента второй встречи с ним, семнадцать лет тому назад.
Она возвратилась в Петербург. Ее отсутствие произвело впечатление
на Облонского. Разлука, хотя кратковременная, с женщиной, которой он серьезно увлекся
и которая притом, по ее положению, казалась такой доступной, взбесила нетерпеливого князя. По ее возвращении он
стал ухаживать усиленнее, настойчивее, но, увы, безуспешно,
и притом
на глазах у более счастливых соперников, поглядывавших
на него с худо скрываемыми насмешливыми улыбками.
Он
стал ходить по комнате, по временам взглядывая
на сидящую все в одной
и той же позе Ирену.
«Нет, она будет моей во что бы то ни
стало,
и будет моей добровольно, даже если бы мне пришлось для этого пойти
на преступление, лишиться половины моего состояния!» — мысленно решил он
и снова плотоядным взглядом окинул сидевшую в той же позе молодую девушку.
Молодая девушка с восторгом
стала с помощью Фени — так звали горничную — примерять обновки
и наконец остановилась
на голубом из легкой шелковой китайской материи платье, которое ей понравилось более всего
и с которым она не хотела расстаться.
Уже в карете, по дороге домой, Сергей Сергеевич вынул переданные ему начальницей пансиона бумаги
и стал читать метрическое свидетельство Ирены. Содержание этого документа так поразило его, что он не в состоянии был не только сосредоточиться
на мысли, что рассказать его пленнице о ее матери, но даже решить вопрос, следует ли давать эту бумагу в руки Ирены.
Половой
стал устанавливать
на стол заказанные водку
и закуску.
Что такое фамилия? Разве не может быть однофамильцев? Он собственными глазами видел в Москве вывеску портного Перелешина. Кто будет знать, что именно он муж этой кокотки? Они с будущей женой не увидят друг друга в глаза, — мысленно
стал приводить он себе доводы в пользу подобной аферы. Наконец, кто знает, если ей повезет как Анжель, он может всегда потребовать от нее крупную сумму в виде отступного, под угрозой предъявления
на нее прав мужа,
и она не откажет, да
и не посмеет отказать ему.
Что же касается Виктора Аркадьевича, то, видя себя предметом внимания
и всеобщего уважения, будучи с особенной любезностью принимаем в богатых
и почтенных семействах, где были взрослые дочери,
на руку которых он был, видимо, желательным претендентом, он поневоле
стал страдать некоторою дозою самомнения
и часто говорил себе, что князь Облонский не мог считать его недостойным дать свое имя его дочери.
Это частичное, если можно так выразиться, открытие глаз несчастной женщины
на ее положение было совершено князем Облонским месяца через два после приезда их за границу
и уже тогда, когда он оказался, что называется, припертым к стене, когда продолжение комедии с Иреной, начатой им в тени вековых деревьев Облонского леса,
стало положительно невозможным.
Князь приступил к выполнению задуманного им плана: неутомимо
стал возить он Ирену по модным
и ювелирным магазинам этого «города мод», тратил безумные деньги
на покупку всевозможных дорогих тряпок, редких вещей
и драгоценностей, буквально завалил ее всем этим, так что роскошное отделение, занимаемое ими в гостинице, вскоре превратилось в какой-то магазин.
Единственным средством освободиться от этой привязанности
и разорвать эту связь было низвести молодую женщину ниже себя, вывести ее
на такой путь, идя по которому она
стала бы относительно его в положение, которое даст ему возможность смотреть
на нее сверху вниз, а не наоборот, как было до сей поры.
У князя оказалась необычайная гипнотическая сила,
и его внушения молодой женщине возымели все желательные для него последствия: она легко
и беззаботно
стала смотреть
на то, что несколько недель тому назад поразило ее как громом. Считая себя теперь только любовницей князя, она, согласно его внушениям, видела в этом лишь одно из доказательств ее безграничной любви к нему, за которую он ей платит такой же беспредельной страстью.
В эту минуту ее злейшие враги готовы были объявить, что ей не более тридцати лет, а
на вид всего двадцать восемь, единственно в пику Анжелике Сигизмундовне, замечательная красота которой, блестящие успехи
и огромное состояние давно уже
стали всем им поперек горла.
Она усадила ее
и принялась раздевать,
стала перед ней
на колени, чтобы снять с нее атласные туфельки
и шелковые чулки.
Сергей Сергеевич наконец первый потерял терпение
и стал довольно красноречиво для своих гостей взглядывать
на стоявшие
на камине изящные часы, вделанные в пьедестал из черного мрамора модели памятника Петра Великого в Петербурге.
В продолжение четырех дней
и четырех ночей она прислушивалась к каждому звуку, не покидала глазами улицы,
на которую смотрела,
став на стул
и прячась за занавеску. Она не допускала, чтобы князь не стремился открыть ее убежище.
Не успела она немного привыкнуть после уличного шума к глубокой тишине, царившей вокруг нее
и помогшей ей успокоиться, как до слуха ее долетели звуки чьих-то голосов. Сначала она не обратила
на это внимания, но голоса
становились громче.
Он считал себя порядочным человеком
и пожалел, что совершенно нечаянно так обидел ее. Князь не был грубым. Он только
становился неумолимым, когда дело шло о его самолюбии. Если бы они встретились при другой обстановке, без свидетелей, он, конечно, тоже оттолкнул бы ее,
на самом деле, как
и высказал барону, решившись
на это, но, во всяком случае, сделал бы это как светский человек, а не как мужик.