Неточные совпадения
На другой день, к восьми часам вечера, она
была уже одета в
дорогое, но совершенно простое платье, скромную черную шляпку с густой вуалью, и в этом костюме никто бы не узнал вчерашней Анжель.
На медных дощечках, прикрепленных к крышкам изящных дорожных сундука и чемодана, вынесенных в коляску, дожидавшуюся ее у подъезда,
были вырезаны имя, отчество и фамилия их владелицы: Анжелика Сигизмундовна Вацлавская.
Ирена же ждала в этот день свою старую няню, которая также должна
была увезти ее
на ферму, отстоящую верстах в двенадцати от Москвы и в полуверсте от одной из ближайших к первопрестольной столице станций Нижегородской железной
дороги.
— Ты знаешь, что нет… Я еду
на ферму, в совершенную деревню, к моей старой няне. Вместо парка у меня
будет большая проезжая
дорога и окрестные уединенные леса; вместо общества — работники и работницы фермы да деревенские парни и девушки ближайшего села; вместо развлечения — право ничего не делать и мечтать, глядя
на лучи восходящего и заходящего солнца, при печальном безмолвии пустынных далеких полей, сливающихся с горизонтом.
Ирена всю
дорогу была оживленна, рассказывала без умолку своей няне о пансионской жизни, о своей новой подруге Юлии Облонской, расспрашивала о жизни
на ферме, о каждом работнике и работнице в отдельности.
Местность, где находилась ферма, вопреки мрачным краскам,
на которые не поскупилась в описании Ирена в разговоре со своей подругой,
была очень живописна. Справа
был густой лес, почти примыкающий к саду, слева открывалось необозримое пространство полей и лугов; сзади фермы,
на берегу протекающей извилинами реки, раскинулось большое село, с красиво разбросанными в большинстве новыми избами и каменной церковью изящной архитектуры. Перед фермой вилась и уходила вдаль большая
дорога.
«Какая наивная, веселая, совсем ребенок… — думала она, глядя
на Ирену. — Такая же и я
была когда-то! Как это
было давно! Но по крайней мере ты, мое
дорогое дитя, ты останешься навсегда веселой, счастливой…».
Они достигли опушки леса. Уже сквозь редеющую листву деревьев видна
была дорога, ведущая
на ферму Залесской, видна
была даже сама ферма.
— Таким образом, моя
дорогая, для твоего же добра я должна обратить твое внимание
на одну черту в характере нашего отца, а то ты можешь попасть впросак… Если ты
будешь предупреждена, то тебе легче
будет избежать столкновения с этой чертою…
Стены этого обширного кабинета
были заставлены частью книжными шкафами, а частью широкими турецкими диванами, утопавшими в мягких восточных коврах, покрывавших и паркет. Богатые красивые бархатные драпировки обрамляли окна и единственную дверь. У среднего окна, выходящего
на север, стоял
дорогой старинный письменный стол, заваленный журналами, газетами, визитными карточками и письмами. Все это лежало в изящном беспорядке.
Станция железной
дороги была всего в двух верстах от Облонского, лесом же еще ближе. Бобров избрал последнюю
дорогу и пошел пешком, с одной дорожной сумкой через плечо. Его вещи должны
были прибыть в Москву
на следующий день.
— Володя, налей мне сливок! У, какой неловкий! — воскликнула Елен, когда Владимир, наливая, пролил сливки
на блюдечко. — Знаете, maman, он чуть
было не забыл в вагоне мой саквояж, я всю
дорогу, до самого дома, бранила его.
Она послушно последовала за ним во вторую комнату, где уже
был накрыт роскошный завтрак. От поставленных в их отсутствие
на стол блюд с изысканными и
дорогими кушаньями несся раздражающий аппетит запах.
Она
была в этот день в хорошем расположении духа. Она решила через какие-нибудь два-три месяца покинуть не только Петербург, но и Россию, и уехать со своей ненаглядной дочерью, со своей
дорогой Иреной, за границу, в Италию. Она поручила уже комиссионерам исподволь подыскивать ей покупателя
на дачу — всю же обстановку как дачи, так и петербургской квартиры она решила поручить продать с аукциона. Подведя итоги, она
была довольна крупной суммой своего состояния.
В томительные, проводимые ею без сна ночи или, правильнее сказать, при ее жизненном режиме, утра, образ князя Облонского неотступно стоял перед ней, и Анжель с наслаждением самоистязания вглядывалась в издавна ненавистные ей черты лица этого человека и доходила до исступления при мысли, что, несмотря
на то, что он стал вторично
на ее жизненной
дороге, лишал ее светлого будущего, разрушал цель ее жизни, лелеянную ею в продолжение долгих лет, цель, для которой она влачила свое позорное существование, причина этой ненависти к нему не изменилась и все оставалась той же, какою
была с момента второй встречи с ним, семнадцать лет тому назад.
Уже в карете, по
дороге домой, Сергей Сергеевич вынул переданные ему начальницей пансиона бумаги и стал читать метрическое свидетельство Ирены. Содержание этого документа так поразило его, что он не в состоянии
был не только сосредоточиться
на мысли, что рассказать его пленнице о ее матери, но даже решить вопрос, следует ли давать эту бумагу в руки Ирены.
— Отправил прямо
на железную
дорогу, оно пойдет в три часа с почтовым, а она его получит завтра утром, когда мы
будем уже обвенчаны, я даже приписал ей об этом.
На шее горело всеми огнями радуги великолепное ожерелье из бриллиантов чистейшей воды.
На руках
были дорогие браслеты, надетые поверх светлых перчаток, затягивавших крошечные ручки до самого локтя и обнаруживавших поразительную белизну остальной части руки. Это чудное, идеальное, дышащее неподдельной чистотой существо составляло резкий контраст с нескромными выражениями чересчур смелых взглядов более или менее усталых, с искусно ремонтированными лицами других присутствующих женщин.
Это
была небольшая, уютная комната в два окна, все стены которой
были обтянуты розовой шелковой материей. Изящная будуарная мебель обита шелком такого же цвета; белые драпри
на окнах и белый полог над пышной кроватью довершали обстановку, не говоря уже о
дорогих туалетных принадлежностях и других безделушках, украшавших туалетный стол,
на котором возвышалось огромное, зеркало.
На самом деле он никогда не мог простить Анжель, что она
была единственная женщина, оттолкнувшая его и не попавшая
на его
дорогу. Этим объясняется злорадство, с каким он отомстил матери, соблазнив ее дочь.
—
Дорогая Анжелика Сигизмундовна, — отвечал он тоном самой оскорбительной снисходительности, — встаньте, прошу вас. Мне
было бы за вас неприятно, если бы слуги застали вас
на коленях; это может вам очень повредить, так как до сих пор вас считают очень благоразумной и гордой женщиной.
Там слуга уже бережно вешал
на вешалку
дорогую лисью ротонду, а посредине комнаты стояла стройная женщина в черном платье, лицо которой
было скрыто под двойной густой черной вуалью.