Неточные совпадения
Надежды Николая Митрофановича, однако, не сбылись. Старый педагог с первого же урока спасовал перед своей ученицей и не только не угостил ее спасительной лозой, которая
в достаточном количестве
была приготовлена заботливым родителем ко дню вступления его дочери
в храм науки, но даже ушел с урока с несколькими
синяками на руках, сделанными новой кандидаткой
в грамотейки. Это окончательно смутило Николая Митрофанова.
В этот же день вся дворня красненького домика знала, что барышня Дарья Николаевна невеста «красивого барина», как прозвали Салтыкова. Фимка, умывшая свое окровавленное лицо со свежими
синяками и кровоподтеками на нем, узнав, что решилась судьба ее любимой барышни, бросилась целовать руки у нее и у Салтыкова. Она, видимо, совершенно забыла только что нанесенные ей побои и на лице ее написано
было искреннее счастье.
Жизнь Александры Михайловны и Зины обратилась в беспросветный ад. Они не знали, как стать, как сесть, чтоб не рассердить Андрея Ивановича. Александра Михайловна постоянно
была в синяках, Андрей Иванович бил ее всем, что попадалось под руку; в самом ее невинном замечании он видел замаскированный упрек себе, что он не может их содержать. Мысль об этом заставляла Андрея Ивановича страдать безмерно. Но у него еще была одна надежда, и он держался за нее, как утопающий за обломок доски.
Неточные совпадения
Раскольников любопытно поглядел на говорившую. Это
была рябая девка, лет тридцати, вся
в синяках, с припухшею верхнею губой. Говорила и осуждала она спокойно и серьезно.
В кухне на полу, пред большим тазом, сидел голый Диомидов, прижав левую руку ко груди, поддерживая ее правой. С мокрых волос его текла вода, и казалось, что он тает, разлагается. Его очень белая кожа
была выпачкана калом, покрыта
синяками, изорвана ссадинами. Неверным жестом правой руки он зачерпнул горсть воды, плеснул ее на лицо себе, на опухший глаз; вода потекла по груди, не смывая с нее темных пятен.
Они били, секли, пинали ее ногами, не зная сами за что, обратили все тело ее
в синяки; наконец дошли и до высшей утонченности:
в холод,
в мороз запирали ее на всю ночь
в отхожее место, и за то, что она не просилась ночью (как будто пятилетний ребенок, спящий своим ангельским крепким сном, еще может
в эти лета научиться проситься), — за это обмазывали ей все лицо ее калом и заставляли ее
есть этот кал, и это мать, мать заставляла!
Действовать на него разумным путем
было некому, да и некогда, но так как
в воспитательной практике все-таки чувствовалась потребность, то сумма побоев, постепенно увеличиваясь, достигла наконец таких размеров, что Сережка не выходил из
синяков.
Харитина
была бледна и молчалива, но Прасковья Ивановна, несмотря на самое точное исследование, не нашла и следов тех
синяков, о которых рассказывали
в Заполье.