В субботу 14 февраля, вечером, Бестужев был арестован, когда явился на конференцию, и отведен под караулом в собственный дом. Великая княгиня Екатерина Алексеевна, проснувшись на другой день,
получила записку от Понятовского.
На другой день к великой княгине пришел заведовавший голштинскими делами при великом князе тайный советник Штамке и объявил, что
получил записку от Бестужева, в которой тот приказывал ему сказать Екатерине, чтобы она не боялась — все сожжено.
Неточные совпадения
Татьяне самой приходило на ум послать
записку к графу Иосифу Яновичу Свянторжецкому, но она не решалась. Это будет уже окончательная сдача себя в его власть, а она еще думала бороться. Ей порой приходило на ум, что Никиту просто захватили врасплох, а он с перепугу во всем сознался и что таким только образом граф
получил сведения о ее самозванстве и совершенном преступлении.
Прошло еще три дня. Наконец, княжна Людмила Васильевна Полторацкая
получила от графа Свянторжецкого
записку с просьбой назначить ему день и час, когда бы он мог застать ее одну. Княжна ответила, что давно удивляется его долгому отсутствию, что всегда рада его видеть у себя, но не видит надобности обставлять это свидание таинственностью, но что если ему действительно необходимо ей передать что-нибудь без свидетелей, то между четырьмя и пятью часами она всегда, по большей части, бывает одна.
Тон этой ответной
записки поразил графа. Так не пишут женщины, чувствующие себя во власти мужчины. Он
получил этот ответ утром и в тот же день решился рассеять возникшее в его уме недоумение.
Он последовал указанию слуги и вошел в гостиную. Этот прием — лакей, видимо,
получил относительно его, графа, особое приказание — не только не рассеял, но, скорее, усугубил беспокойство графа Иосифа Яновича Свянторжецкого, вызванного тоном ответной
записки.
На другой же день после посещения Сергеем Сергеевичем Зиновьевым княжны Людмилы Васильевны Полторацкой князь Сергей Сергеевич Луговой
получил от последней утром любезную
записку с приглашением посетить ее в тот же день от четырех до пяти часов вечера.
Вечером поздно Серафима
получила записку мужа, что он по неотложному делу должен уехать из Заполья дня на два. Это еще было в первый раз, что Галактион не зашел проститься даже с детьми. Женское сердце почуяло какую-то неминуемую беду, и первая мысль у Серафимы была о сестре Харитине. Там Галактион, и негде ему больше быть… Дети спали. Серафима накинула шубку и пешком отправилась к полуяновской квартире. Там еще был свет, и Серафима видела в окно, что сестра сидит у лампы с Агнией. Незачем было и заходить.
На другой день после второго спектакля, рано утром, доктор
получил записку от Майзеля с приглашением явиться к нему в дом; в post scriptum’e [Приписке (лат.).] стояла знаменательная фраза: «по очень важному делу». Бедный Яша Кормилицын думал сказаться больным или убежать куда-нибудь, но, как нарочно, не было под руками даже ни одного труднобольного. Скрепя сердце и натянув залежавшийся фрачишко, доктор отправился к Майзелю. Заговорщики были в сборе, кроме Тетюева.
Неточные совпадения
Она не соображала того, что его телеграмма была ответ на ее телеграмму и что он не
получал еще ее
записки.
— Ты
получил мою
записку? — сказал он. — Тебя никогда не найдешь.
Потом надо было еще раз
получить от нее подтверждение, что она не сердится на него за то, что он уезжает на два дня, и еще просить ее непременно прислать ему
записку завтра утром с верховым, написать хоть только два слова, только чтоб он мог знать, что она благополучна.
Как он будет горд и доволен,
получив мою
записку!
Чичиков выпустил из рук бумажки Собакевичу, который, приблизившись к столу и накрывши их пальцами левой руки, другою написал на лоскутке бумаги, что задаток двадцать пять рублей государственными ассигнациями за проданные души
получил сполна. Написавши
записку, он пересмотрел еще раз ассигнации.