Разразившийся над ним удар заставил его обратиться к Тому
Высшему Существу, о котором он позабыл в этом довольстве и счастии, в гордом, присущем человеку сознании, что жизнь зависит от него самого, что он сам для себя может создать и счастье и несчастье.
Положим, что я употребил прием легкомысленный, но я это сделал нарочно, в досаде, — и к тому же сущность моего возражения была так же серьезна, как была и с начала мира: «Если
высшее существо, — говорю ему, — есть, и существует персонально, а не в виде разлитого там духа какого-то по творению, в виде жидкости, что ли (потому что это еще труднее понять), — то где же он живет?» Друг мой, c'etait bête, [Это было глупо (франц.).] без сомнения, но ведь и все возражения на это же сводятся.
Впрочем, он малый добрый и привязанный, а на Горехвастова смотрит как на
высшее существо и охотно исполняет его маленькие поручения, как-то: набивает и закуривает ему трубку, распоряжается насчет питейного и съедобного и сопутствует ему везде, где только может.
Неточные совпадения
Но он же сказал, что добродетель и блаженство разнородны по
существу и что Кант ошибался, смешав идею
высшего блага с элементами счастья.
Всего краше, всего светлее было то, что он в
высшей степени понял, что «можно страдать страхом по документу» и в то же время оставаться чистым и безупречным
существом, каким она сегодня передо мной открылась.
Мне мерещилась женщина, гордое
существо высшего света, с которою я встречусь лицом к лицу; она будет презирать меня, смеяться надо мной, как над мышью, даже и не подозревая, что я властелин судьбы ее.
Этим объяснялось для Нехлюдова то удивительное явление, что самые кроткие по характеру люди, неспособные не только причинить, но видеть страданий живых
существ, спокойно готовились к убийствам людей, и все почти признавали в известных случаях убийство, как орудие самозащиты и достижения
высшей цели общего блага, законным и справедливым.
Ошибка гуманизма была совсем не в том, что он утверждал
высшую ценность человека и его творческое призвание, а в том, что он склонялся к самодостаточности человека и потому слишком низко думал о человеке, считая его исключительно природным
существом, не видел в нем духовного
существа.