Неточные совпадения
Кандидат прав Николай Леопольдович Гиршфельд, сдавший выпускной экзамен в московском университете и представивший кандидатскую диссертацию на тему: «Деньги
как экономическая сила»,
был молодой человек, подающий,
как говорится, блестящие надежды.
— Помилуйте,
как же мальчик
будет без присмотра!?
— Еще бы ему не согласиться с вами, да еще перед тем,
как попытаться сделать у вас заем, а я так думаю, что он
был бы самый подходящий учитель для княгини Шестовой и с удовольствием воспользовался бы нашей рекомендацией, засмеялся Иван Павлович.
Не прошло и нескольких минут,
как разговор об условиях
был окончен.
С подстриженными под гребенку, седыми
как лунь волосами, всегда тщательно выбритый «по-актерски», одетый постоянно летом в чесунчовую пару, а зимой в черный драповый костюм, он с пяти часов утра уже
был на ногах, ведя таким образом совсем иную жизнь, нежеле знакомая уже нам супруга его, княгиня Зинаида Павловна, и не изменял своих привычек ни для
каких гостей, которыми дом Шестовых, кстати сказать,
был всегда переполнен.
Свой ежедневный режим княгиня также не изменяла для гостей, которые, по большей части соседние помещики и губерские власти, по несколько дней гостили в Шестове, ведя себя совершенно
как дома, заказывали себе в
какое хотели время завтраки (два повара, один переманенный князем из клуба, а другой старик, еще бывший крепостной, работали, не покладая рук, в обширной образцовой кухне), требовали себе вина той или другой марки из переполненных княжеских погребов, не мешали хозяевам, а хозяева не мешали им, и обе стороны
были чрезвычайно довольных друг другом.
Появление к ужину,
как и к завтраку, не
было обязательно.
Скандальная хроника заграничных газет
была несколько лет подряд наполнена описаниями aventures d'une dame russe m-me Vedenski —
как в Париже, так и в разных модных курортах.
Мужское население города
было без ума от сохранившейся красивой «русской парижанки»,
как окрестили Зинаиду Павловну в Т., но ни один из кавалеров города, несмотря на все ухищрения, не мог завязать с ней даже мимолетного знакомства.
Состояния братьев
были различны,
как были различны и их характеры.
Последняя, впрочем, относительно своей благодетельницы
была нема,
как рыба, хотя относительно других дам язычок ее можно
было сравнить со змеиным жалом.
Изящество это
было именно врожденное, от которого княжна старалась, но часто весьма неискусно, отделаться, считая его аристократизмом, проявление которого она ненавидела,
как ей, по крайней мере, казалось, от всей глубины своей души.
Черные
как смоль волосы с синеватым отливом, цвета вороньего крыла, всегда с небрежно сколотой на затылке роскошной косой, оттеняли матовую белизну ее лица с правильными, но нерусскими чертами, лучшим украшением которого
были большие, выразительные, по меткому определению одного заезжего в Т. генерала агатовые глаза, смотревшие смело, бойко и прямо при обыкновенном настроении их владелицы.
Как изменчиво
было выражение этих глаз,
как резки
были в них переходы от выражения к выражению, так непостоянен и порывист до резкости
был характер старшей племянницы князя Александра Павловича.
С одной стороны она сознавала всю неприглядность, всю мелочность, всю суету такой неутолимой тщеславной жажды, стараясь не признаваться в ней даже самой себе, объясняя свои поступки, для которых эта жажда
была единственным рычагом, иными, более благовидными и даже высокими мотивами,
как желание учиться, любовь к ближним и тому подобное, а между тем, с другой, чувствовала, что эта жажда растет, настойчивее и настойчивее требует своего удовлетворения, и «годы», выражаясь словами поэта, «проходят, все лучшие годы».
Мнения о ней, среди встречавшихся с нею людей,
были весьма различны, смотря по тому, в
какой фазис ее жизни и деятельности они встретили ее, а этих фазисов
было много, и они тоже
были весьма и весьма различны.
Совершенная блондинка, с золотисто-льняным цветом роскошных волос, с миниатюрной, но изящной фигуркой, прелестным личиком прозрачной белизны и нежным румянцем, с ангельским, каким-то не от мира сего выражением, она
была бесконечно доброй девушкой, обожающей своего старого отца и довольной своим положением, находясь за последние годы безотлучно при нем, так
как он уже несколько лет не сходил с кресла на колесах, и ведя все домашнее хозяйство.
В этом отношении она
была искусницей, и весь дом буквально лежал на ней, так
как Анна Ивановна (бывшая компаньонка-чиновница Зинаиды Павловны) умерла года за три до этого времени.
В этой погоне за знанием, в этом искании женского самостоятельного труда
были,
как и в остальных ее поступках та же порывистость, то же непостоянство.
Видно
было, что ни знание, ни труд не удовлетворяли ее сами по себе, что она видела в них лишь средства к какой-то другой намеченной ею цели, но увы, эта цель этими средствами не достигалась, и несчастная княжна,
как шальная, металась из стороны в сторону.
Первая видимо предназначалась для кабинета и классной, так
как в одном углу стоял школьный пюпитр и шкаф с книгами, по стенам
была развешены географические карты и учебные картины, а вторая — для спальни.
У ее ног, сидя на скамейке, играл с огромным догом пепельного цвета худенький, тщедушный, черномазенький мальчик, одетый,
как и старый князь, в чесунчовую пару. Это и
был будущий ученик Гиршфельда, князь Владимир.
Ежемесячно он посещал Шестово, так
как в селе
был врачебный пункт, и гостил дня три, четыре, проводя, впрочем, все время за карточным столом в княжеской усадьбе.
Остальные двое
были соседние помещики из небогатых: Василий Васильевич Бурбанов и Владимир Павлович Кругликов. Они оба, но их откровенному признанию, отдыхали в Шестове от семейного содома… Их обоих Бог наградил многочисленным потомством обоего пола. Владимир Павлович
был, кроме того, страстным охотником и,
как следует
быть, вдохновенным лжецом.
Около трех часов водил князь Гиршфельда по дому, саду, оранжереям, старому парку, заднему двору и псарне, подробно объясняя ему способ постройки дома, которую он производил сам, так
как был архитектором-дилетантом, указывая на редкие растения, которые он выводил собственноручно, на породы и свойство псов и прочее.
Они отправились сперва в помещение молодого князя, которое
было очень мило обставлено и также,
как помещение Николая Леопольдовича, состояло из двух комнат и маленькой передней. Во второй комнате спал вместе с молодым князем его старый дядька Дементьевич, вырождающийся тип крепостного служаки.
Уженье
было удачно, и они не заметили,
как наступило время вечернего чая.
Во весь громадный простенок между двумя окнами, с тяжелыми,
как и на дверях, портьерами, вделано
было в стену от пола до потолка громадное зеркало.
— Это не мешает ей
быть очень хорошенькой. По-моему, она даже лучше твоей ломающейся княжны. Ты, кажется, поторопилась записывать ее в красавицы, или уже слишком снисходительна,
как всякая красивая женщина.
—
Будь благоразумнее и этого не случится. Поверь мне, что княжна мне сама по себе совершенно не нужна. Она нужна мне,
как средство. Я желаю заслужить полное доверие князя, сделаться даже в будущем его поверенным. Я только для тебя согласился
быть учителем. С зимы я займусь адвокатурой.
Как поверенный князя, я могу спокойно приезжать сюда по делам, даже гостить, мы
будем видиться чаще. Я
буду, кроме того, на страже интересов любимой женщины, т. е. твоих.
С подобным человеком она сталкивалась первый раз и это
было весьма естественно, так
как, вращаясь среди курсисток и студентов, она встречалась лишь с псевдолибералами конца шестидесятых и начала семидесятых годов, которые все свои даже эгоистические стремления умели искусив ярикрывать тогою «общего блага» и «общего дела».
Дома, еще и до поступления в пансион, и во время пансионского курса (она,
как потом и сестра,
была приходящей), Анна Ивановна
напевала ей в уши, что она красавица и при этом забавляла ее, по ее мнению, невинными рассказами о блеске, туалетах и роскошной жизни ее тетки Зинаиды Павловны за границей, еще до замужества.
Всесторонние познания в новом учителе
были открыты князем при следующих обстоятельствах. Во время прогулок их вдвоем, князь давал ему объяснения,
каким образом он подводил на дом лепные карнизы,
как выводил и выращивал те или другие редкие растения, чем лечил борзых и гончих. Забывая на старости лет о данных им уже объяснениях, которые Николай Леопольдович твердо старался завомнить, князь возвращался снова к тому же предмету.
Это
было не так легко исполнить,
как она предполагала.
Как-то вскоре выдался в Шестове день, когда не
было никого гостей.
Тяжебных дел, к сожалению, у князя не
было, так
как вообще он судов недолюбливал и споры с соседями, если они и возникали,
как по т-скому, так и по другим, находящимся в разных губерниях, его имениям, оканчивал миролюбиво.
Кругом все
было тихо. Громадные, столетние деревья окутывали весь парк густою тенью и распространяли приятную влажность. Легкий, чуть заметный ветерок шелестел их вершинами. Слышался
как бы таинственный шепот, прерываемый лишь изредка криком загулявшей или одержимой бессонницей птицы, кваканьем лягушек на берегу недалекой реки, или отдаленным человеческим голосом, доносившимся со двора усадьбы.
Какого качества
была эта сила,
какого качества
был этот самый успех,
какие средства с откровенным цинизмом предлагал этот, по ее мнению, прямолинейный человек?
Этот юноша
был уроженец города Т., единственный сын чиновника, славившегося своим бескорыстием и неподкупностью, оставившего ему только честное имя, которое этот чудак,
как называли его сослуживцы, ценил выше всякого земного богатства. Студент-медик, беззаветно преданный науке, готовый ради нее на все лишения, он бодро шел по тернистой дороге труда.
Они
были знакомы ранее немного в Т. Среди большого города, почувствовав себя,
как всегда в толпе, более одинокими, они сошлись.
Побеседовав несколько времени с княгиней, и уверив ее, что злоупотреблять позволением князя Александра Павловича занимать ее
было бы с их стороны опрометчиво для будущего, он оставил ее за любимым ее занятием — раскладыванием пасьянса, а сам поспешил на террасу, оканчивать свой разговор с княжной, который он решил сегодня же довести до благополучного конца, так
как почва, по его мнению,
была подготовлена.
— А можно спросить,
какая будет цена? — улыбнулась она.
—
Как будет угодно вашему сиятельству.
— А можете и не ездить, такая же
будете, — вышел в это время из кабинета князь, находившийся с самого раннего утра в дурном расположении духа. — Стану ли я для всяких ваших проходимиц или,
как они теперь называются, курсисток дорогих лошадей гонять. Заведите своих да и катайтесь сколько угодно.
— Способы
есть, но надо выбрать лучший и выгоднейший. Можно уничтожить завещание еще при жизни князя, похитив его, но это рисковано, так
как князь может хватиться и не найдя написать новое; можно, наконец, похитить его и уничтожить после смерти, но, во-первых, смерти этой надо ждать, а он, кажется, умирать и не собирается.
— Не это еще не все, нам необходимо, чтобы князь умер
как можно скорее, чтобы умер он без завещания, так
как кроме того, что из его состояния двести тысяч идут от нас твоей сестре, а она с таким приданым не засидится, и эти деньги, с момента ее замужества, пропадут для нас навсегда, сама княгиня по завещанию является очень ограниченною в своих правах на громадное состояние князя, а я желал бы, чтобы эти права ее
были бы обширнее, так
как, имею на нее влияние.
Положим, на самоубийство
будет похоже мало, но, приняв во внимание, что Сергей Павлович Карамышев так же много смыслит по следственной части,
как я в китайском языке, да и остальные ваши местные жрецы Фемиды довольно убоги — я полагаю, что они, за отсутствием мотивов для отравления князя посторонним лицом, поспешат покончить это дело именно в этом смысле.
Надо сознаться, что сам Николай Леопольдович плохо верил в то, что говорил княжне, но ему необходимо
было как можно скорее устранить князя и сделать княгиню распорядительницей шестовских богатств. Он даже готов
был поступиться двумя стами тысяч в пользу Лиды, надеясь и на них, впрочем, наложить впоследствии свою загребистую лапу, а потому ему
было безразлично: умрет ли князь с завещанием, или же без него.
Она
была в каком-то чаду, а между тем в нем,
как в чистом воздухе, дышала полною грудью.