Неточные совпадения
Мать учила сына молитвам, всегда
водила его
с собою в церковь,
не пропускала ни обедни, ни вечерни и постоянно внушала ему бережливость одежды и обуви. Только отец, глава семейства,
не подчинялся общему настроению всего домашнего быта — обращаться в постоянной деятельности, выражаясь словами самого графа Аракчеева.
— Так слушай же, — Екатерина Петровна склонила свою голову на плечо Талечки, — полюбила я его
с первого раза, как увидела, точно сердце оборвалось тогда у меня, и
с тех пор вот уже три месяца покоя ни днем, ни ночью
не имею, без него
с тоски умираю, увижу его, глаза
отвести не могу, а взглянет он — рада сквозь землю провалиться, да
не часто он на меня и взглядывает…
Павел Кириллович сперва за это на него очень сердился, а затем махнул рукою и
отводил душу, беседуя об Аракчееве
с другими и то
не в присутствии сына.
Барышня — молодец, заметила, что ты
с нее влюбленных глаз
не сводишь, а молчишь, как пень, дай, думаю, сама этого робкого воина поймаю…
— Никаких определенных намерений, — проговорил Павел Кириллович, прожевывая кусок, —
не хорошо, брат, девку
с ума
сводить, ферлакурить, без определенных намерений,
не считал я тебя за блазня…
не хорошо,
не одобряю…
Не имея возможности выслеживать государя Александра Павловича в его Капуе, то есть на даче у Нарышкиных, граф Алексей Андреевич в то время, когда государь
проводил время в обществе Марьи Антоновны, то беседуя
с нею в ее будуаре, то превращаясь в послушного ученика, которому веселая хозяйка преподавала игру на фортепиано, то прогуливаясь
с нею в ее раззолоченном катере по Неве, в сопровождении другого катера, везшего весь хор знаменитой роговой музыки, царский любимец нашел, однако, способ
не терять Александра Павловича из виду даже и там, куда сам
не мог проникнуть.
Наталья Федоровна
проводила дни в своей комнате, гуляла и, встречаясь
с мужем во время утреннего и вечернего чая, завтрака, обеда и ужина, была по-прежнему ласкова и только чаще прежнего жаловалась на свое нездоровье, но эти жалобы, ввиду близости Минкиной,
не особенно трогали графа.
Гордые преданиями, эти старинные тактики
не хотели допустить никаких нововведений в военном искусстве и твердо держались правил Семилетней войны. Лазаретов и магазинов в армии было мало, а между тем, обозы
с ненужными вещами генералов и офицеров затрудняли движение армии; редкий из офицеров имел одну лошадь; один офицер
возил с собой фортепьяно, другой
не мог обойтись без француженки. Такая-то армия
с криками «побьем французов» выступила в поход.
Он
не касался «тайны сердца» несчастного Николая Павловича,
не требовал от него во имя дружбы, зачастую становящейся деспотической, откровенности в этом направлении, он, напротив, ловко лавировал, когда разговор касался тем, соприкасавшихся
с недавно так мучительно пережитым им прошлым. Николай Павлович хорошо понимал и высоко ценил эту сердечную деликатность своего друга, а потому
не только
не уклонялся от беседы
с ним, но
с истинным удовольствием
проводил в этой беседе целые вечера.
— Его сиятельство… приказали… туда
не возить… кучер знает и…
не поедет… —
с видимым усилием отвечал слуга, оказавшийся тактичнее графа и понимавший, в какое неловкое положение он ставит ее сиятельство.
Горечь семейного раздора
с летами исчезла совершенно. Короткое, свободное от многосложных занятий время граф
проводил в своем любимом Грузине, около своего верного друга Настасьи Федоровны, ставшей полновластной хозяйкой и в имении, и в сердце своего знаменитого повелителя, и если бы
не огорчения со стороны его названного сына Михаила Андреевича Шуйского, графа можно было бы назвать счастливым.
Мальчик знал даже, где в Париже можно
провести весело время, но вовсе
не знал России и
с Петербургом знаком был мало. Его познания о России ограничивались начальными уроками географии и грузинской усадьбой, куда он летом ездил на праздники, да и там он более занимался изучением лошадей, собак и мест, удобных для охоты. Гувернер-француз был страстный охотник, во время прогулок он обращал внимание своего воспитанника лишь на места, удобные для охоты, и на разные породы догов.
— Да, это страшная тайна, которой я еще
не могу разгадать; мне тяжело говорить о ней: она связана
с такими воспоминаниями, которые могут
свести меня
с ума. Ты знаешь, как тяжело вспоминать то, что мы стараемся, если
не выкинуть совсем из памяти, то, по крайней мере, заглушить чем-нибудь.
— Э… коли говорить, так видно надо все говорить, — сказала она, махнув рукою. — Годов это куда уж более двадцати схоронила я моего покойничка Ивана Васильевича и осталась после него тяжелою. Прихожу я к Настасье Федоровне, я-таки частенько к ней хаживала: бывало, песни попоешь и сказочку ей расскажешь, да и выпьешь
с ней за компанию, и всегда хорошее вино пьешь, шампанское называют. Весело время
проводили, особенно когда графа дома
не было. Вот таким манером, раз сижу я у ней, а она и говорит...
Евгений Николаевич, отбросив шпагу, кинулся ей навстречу. Она заметила пятна крови на его платье и, побледнев еще более,
не говоря ни слова, стояла перед ним, как роковое видение; тщетно Зыбин, совершенно растерянный, хотел рассказать ей, как произошло все дело, и
провести ее в беседку, чтобы она
не видала страданий Хрущева; молодая девушка, чувствуя, что колени ее сгибаются, стояла на пороге
с бесстрастным, помутившимся от отчаяния взглядом.
Недели через две Василий Васильевич уехал к месту своего нового служения на берегу Невы. Служебные обязанности
свели Хрущева
с полковником Антоном Антоновичем фон Зееманом, о котором, надеюсь,
не позабыл дорогой читатель.
Великий князь Николай
не имел духа отойти от нее, пока они немного
не успокоится, и
провел вместе
с Адлербергом ночь в соседней
с ее опочивальней комнате.
Был первый час дня. Петра Валерьяновича
не было дома, он куда-то уехал по делам. Ольга Николаевна
сводила счеты в кабинете, а Екатерина Петровна сидела в угловой гостиной за пяльцами. Она вышивала мужу туфли и, надо сознаться, что вышивала
не очень прилежно, так как работа была начата чуть ли
не с первой недели после их брака.
Едва Хрущев успел обо всем распорядиться, как увидел роту, идущую
с песнями по дороге. Командир роты, поручик Забелин,
отведя людей в назначенные им гумна, зашел к Василию Васильевичу и, между разговорами, сообщил ему, что в Старой Руссе неспокойно, хотя
не мог сообщить никаких подробностей волнения.
Неточные совпадения
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа
завели домашних гусей
с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и
не завесть его? только, знаете, в таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно
с приятностию
проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а
не то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы… Нет, я
не знаю, а мне, право, нравится такая жизнь.
Оборванные нищие, // Послышав запах пенного, // И те пришли доказывать, // Как счастливы они: // — Нас у порога лавочник // Встречает подаянием, // А в дом войдем, так из дому //
Проводят до ворот… // Чуть запоем мы песенку, // Бежит к окну хозяюшка //
С краюхою,
с ножом, // А мы-то заливаемся: // «Давать давай — весь каравай, //
Не мнется и
не крошится, // Тебе скорей, а нам спорей…»
С ребятами,
с дево́чками // Сдружился, бродит по лесу… // Недаром он бродил! // «Коли платить
не можете, // Работайте!» — А в чем твоя // Работа? — «Окопать // Канавками желательно // Болото…» Окопали мы… // «Теперь рубите лес…» // — Ну, хорошо! — Рубили мы, // А немчура показывал, // Где надобно рубить. // Глядим: выходит просека! // Как просеку прочистили, // К болоту поперечины // Велел по ней
возить. // Ну, словом: спохватились мы, // Как уж дорогу сделали, // Что немец нас поймал!
Скотинин. Сам ты, умный человек, порассуди. Привезла меня сестра сюда жениться. Теперь сама же подъехала
с отводом: «Что-де тебе, братец, в жене; была бы де у тебя, братец, хорошая свинья». Нет, сестра! Я и своих поросят
завести хочу. Меня
не проведешь.