Неточные совпадения
— От
кого же
ему узнать это? — с испугом спросила Катя.
Кого только здесь ни спрашивал, зачем бы
его мог вызвать граф, никто ничего не
знает.
Великий князь прибыл также до начала развода на плац, подошел к генералу и спросил
его: «А слышал ты об Аракчееве, и
знаешь,
кто вместо
него назначен?» — «
Знаю, ваше высочество, — отвечал генерал.
— Ну, вот и сказалась в тебе баба, — захохотал Алексей Андреевич, — тебе бы хотелось, чтобы
он свои буркулы на тебя пялил, красотой твоей любовался, а
он парень рассудительный,
знает свое место и
знает куда и на
кого ему глядеть следует…
Граф, действительно, совершенно не
знал своей жены,
он, впрочем, даже не понял бы, если бы
кто взял на себя труд растолковать
ему эти мечты и стремления; мужчину с подобными идеями
он бы не потерпел около себя как опасного вольтерианца, женщине же
он прямо отказывал в возможности иметь такие мысли, как и в праве на скуку, что мы видели ранее.
— Не служба, а жизнь.
Кто не
знает графа, этого жестокого и жесткого человека, у которого нет сердца, который не оценивает трудов своих подчиненных, не уважает даже человеческих
их прав, — с горячностью произнес Петр Валерианович, почти до слова повторяя все то, что
он несколько дней тому назад говорил своей матери.
— Скажи, ради Бога, если ты
знаешь,
кто мой отец? — с неподдельным отчаянием в голосе спросил
он.
Михаил Андреевич не счел нужным рекомендоваться Фотяю, державшему в левой руке письмо графа Аракчеева. По этому письму
он уже
знал,
кто стоял перед
ним.
«Как, — думал Шумский, идя от архимандрита, — меня смеют трактовать как какого-нибудь пришельца? Разве не
знают они,
кто был Шумский в оное и весьма недалекое время. Можно ли так бесцеремонно обращаться с бывшим офицером, флигель-адъютантом… Конечно, теперь я не состою
им, но все же бывал, да и теперь все же я отставной поручик, а не кто-нибудь…»
— Прежде, чем я преклонюсь перед
ним, матушка, — отвечал великий князь, — позвольте мне
знать причину этого, потому что я не
знаю, с какой стороны жертва: со стороны того,
кто отказывается, или же со стороны того,
кто принимает.
Лазарев рассказал о приеме, сделанном
ему цесаревичем по приезде
его в Варшаву: сначала Константин Павлович нахмурил брови при титуле «величество», данном
ему адъютантом и выразил живейшее огорчение,
узнав о принесенной
ему присяге,
он хотел, чтобы Лазарев тотчас же отправился в Петербург, но когда последний извинился состоянием здоровья и просил позволения отдохнуть несколько часов, то великий князь держал
его как пленника в Бельведерском дворце, строго приказав
ему не сноситься ни с
кем.
— Очень может быть, что это жена ее сына —
он при отставке произведен в полковники, — равнодушно заметила Наталья Федоровна. — Что же касается до того, что это не
кто иная, как Катя Бахметьева, то это вздор, я
узнаю в этом пылкое воображение Николая Павловича…
— Мы видим из речей ваших, — перебили
его поселяне, — что вы еще ничего не
знаете и имеете простую душу; посмотрите, как нас морят; в магазине, верно, весь хлеб отравлен; нет места, где бы не было положено яду. Страшно подойти к колодцам; куда ни пойдешь, везде думай о смерти — и от
кого? От начальников, ведь нам все открыл Богоявленский.
Знайте, что государь меня лично
знает; я вместе с
ним рос и воспитывался — неужели из вас сыщется кто-нибудь,
кто решится пролить невинную кровь, за которую вы будете отвечать и в этой, и в будущей жизни?
— Кровожадные злодеи! — сказал
им государь. — Еще не успели умыть рук ваших от невинной крови и дерзаете предстать ко мне.
Знаю все ваши дерзкие замыслы.
Кого вы убили? Начальников, Богом и мною поставленных!..
— Поди,
узнай скорей,
кто там? — с раздражением приказал
он Устинье.
Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век на полукочующем углу Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников; когда, лишившись дома и кровли, стал здесь отважен человек; когда на пожарищах, в виду грозных соседей и вечной опасности, селился он и привыкал глядеть им прямо в очи, разучившись знать, существует ли какая боязнь на свете; когда бранным пламенем объялся древле мирный славянский дух и завелось козачество — широкая, разгульная замашка русской природы, — и когда все поречья, перевозы, прибрежные пологие и удобные места усеялись козаками, которым и счету никто не ведал, и смелые товарищи их были вправе отвечать султану, пожелавшему знать о числе их: «
Кто их знает! у нас их раскидано по всему степу: что байрак, то козак» (что маленький пригорок, там уж и козак).
Кнуров. Ничего тут нет похвального, напротив, это непохвально. Пожалуй, с своей точки зрения, он не глуп: что он такое…
кто его знает, кто на него обратит внимание! А теперь весь город заговорит про него, он влезает в лучшее общество, он позволяет себе приглашать меня на обед, например… Но вот что глупо: он не подумал или не захотел подумать, как и чем ему жить с такой женой. Вот об чем поговорить нам с вами следует.
Неточные совпадения
Как бы, я воображаю, все переполошились: «
Кто такой, что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?»
Они, пентюхи, и не
знают, что такое значит «прикажете принять».
Чудно все завелось теперь на свете: хоть бы народ-то уж был видный, а то худенький, тоненький — как
его узнаешь,
кто он?
О! я шутить не люблю. Я
им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на
кого… я говорю всем: «Я сам себя
знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я не
знаю твоей книжки, однако читай ее, читай.
Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из
них все то, что переведено по-русски.
Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете быть возможно.
Правдин. А
кого он невзлюбит, тот дурной человек. (К Софье.) Я и сам имею честь
знать вашего дядюшку. А, сверх того, от многих слышал об
нем то, что вселило в душу мою истинное к
нему почтение. Что называют в
нем угрюмостью, грубостью, то есть одно действие
его прямодушия. Отроду язык
его не говорил да, когда душа
его чувствовала нет.