Неточные совпадения
Алексей Аракчеев кинулся
было целовать его
руки, но вельможа сел в карету и уехал.
Начиная же с 1815 года, то
есть именно с того времени, которое мы избираем за исходный пункт нашего правдивого повествования, он стоял на высоте своего могущества —
быв правою
рукою императора и рассматривал вместе с ним все важнейшие дела государственного управления, не исключая и дел духовных.
В секунду произошло то, что все заметили, как Клейнмихель вспыхнул и быстро отдернул протянутую
было для рукопожатия
руку.
Судя по его лицу, казалось, что ему даже обиден
был этот фамильярный оклик, эта протянутая
рука. Свои он упорно держал по швам.
— Не могу знать… Я к нему
было подошел, по-родственному с ним обошелся, а он мне
руки не подал, вытянулся в струнку и отрапортовал: «К его сиятельству по личному, не служебному делу!»
— И вечно ты, мать, с экивоками и разными придворными штуками, — с раздражением в голосе отвечал он. — Знаешь ведь, что не люблю я этого, не первый год живем. «Отвадить по-деликатному или матери сказать», — передразнил он жену. — Ни то, ни другое, потому что все это
будет иметь вид, что мы боимся, как бы дочернего жениха из
рук не выпустить, ловлей его пахнет, а это куда не хорошо… Так-то, мать, ты это и сообрази… Катя-то у нас?
Но любить человека, не забывая о своих обязанностях к ближним, идти с ним
рука об
руку по тернистому пути, принося пользу окружающим, пожертвовать собою и даже им для общего дела — что может
быть чище этой любви?
И
руки есть у меня сильные, да против Аракчеева, как против рожна, нечего прати…
— Нет, ваше превосходительство, этого не говорите, — расхрабрился новоиспеченный полковник, — какой уж тут правильно. Всем известно, что граф Алексей Андреевич царскою милостью не в пример взыскан, а ведь того не по заслугам
быть бы не могло, значит,
есть за что, коли батюшка государь его другом и правою
рукой считает, и не от себя он милости и награды раздает, от государева имени… Не он жалует, а государь…
Смерть матери только отчасти развязала ему
руки, так как без разрешения всесильного Аракчеева перевестись в «шаркуны», как последний называл гвардейцев,
было невозможно.
— Хорошо, очень хорошо: «если не желаете, чтобы я
был в Сибири, провальсируйте со мной» и прямо к старухе, — хохотал он, потирая
руки.
Записка, бывшая в
руке Талечки, очутилась у Андрея Павловича. Это случилось так неожиданно для нее, что вся кровь бросилась ей в голову и даже слезы навернулись на ее глазах. Последние так умоляюще посмотрели на Кудрина, в них
было столько красноречивой мольбы, что он ответил в конец сконфуженной девушке добродушной улыбкой и взглядом, которым очень выразительно повел в сторону Зарудина.
Андрей Павлович и не осудил, хотя
был вполне уверен, что попавшая случайно в его
руки записка, предназначавшаяся для Зарудина,
была любовная.
— Да ты не сердись, просто барышня растерялась, я подошел к ней прощаться раньше тебя, она мне поневоле должна
была подать
руку и в моей
руке очутилась приготовленная для тебя записка…
Но и в этом покушении на твою свободу, в этой передаче записки
было столько прелести; если бы ты видел, как она растерялась, вспыхнула, сробела и каким умоляющим взглядом подарила меня, не успев и не сумев незаметно вынуть из
руки приготовленную для тебя записку, сейчас видно, что это
был ее первый дебют.
Если бы последняя и теперь не
была зажата в его
руке, он не поверил бы никому.
Они
были на Большом проспекте, где жили Бахметьевы. Горничная взяла ее под
руку. Николай Павлович
был так поражен, что не вымолвил ни слова. Он машинально взял протянутую ему на прощание
руку Талечки…
Главным образом, должны мы заметить, они сосредоточивались на вопросе, что
будет, когда молодой Зарудин, поддерживаемый своим отцом, к которому ее отец питает дружбу и уважение, а также ее родителями, выступит с официальной просьбой ее
руки.
Как помещик, он особенно заботился о том, чтобы у него
было более рабочих крепостных
рук, почему терпеть не мог в своей вотчине холостых и вдовых крестьян.
Эта новая экономка
была Настасья Федоровна Минкина, вскоре ставшая правою
рукою во всех делах Алексея Андреевича и первым самым дорогим его другом.
Забыта
была царская опала, забыто
было торжество врагов, и граф в самом радужном настроении прибыл в Грузино и взял в дрожащие от радостного волнения
руки своего первенца.
— Граф Алексей Андреевич не нынче-завтра сделает нам честь и
будет просить
руки нашей дочери. Он сегодня незадолго до вашего приезда очень прозрачно намекнул об этом.
«Сколько можно сделать общего добра всему народу, влияя на человека, в
руки которого доверием государя вручена судьба этого народа, — продолжала мечтать она далее, — я
буду мать сирот, защитница обиженных и угнетенных, мое имя
будут благословлять во всей России, оно попадет в историю, и не умрет в народных преданиях, окруженное ореолом любви и уважения».
На портрете
была изображена красивая полная шатенка, с необычайно добрым выражением карих глаз, и с чуть заметными складочками у красивых губ, указывающих на сильную волю — это
была покойная мать Николая Павловича Зарудина, умершая, когда он еще
был в корпусе, но память о которой
была жива в его душе, и он с особою ясностью именно теперь припомнил ее мягкий грудной голос, похожий на голос Талечки, и ее нежную, теплую, ласкающую
руку.
«Он умер!» —
было первою мыслью Андрея Павловича, но, подбежав к полулежавшему в кресле Зарудину и схватив его за
руку, услыхал учащенное биение пульса. Его друг оказался лишь в глубоком обмороке. Испуганный раздавшимися шагами и напором в дверь, несчастный поспешил спустить курок, но
рука дрогнула, дуло пистолета соскользнуло от виска и пуля, поранив верхние покровы головы и опалив волосы, ударила в угол, в стоявшую статую.
Пока австрийские стратеги педантично, с циркулем в
руках рассчитывали, что Наполеон до Дуная должен
будет идти не менее 64 дней, Наполеон явился через 40 дней, отрезал Маака от спешивших к нему русских войск, окружил в Ульме и заставил его с пятьюдесятью тысячами сдаться на капитуляцию.
Кроме исключения, прилежный семинарист подвергся суровому наказанию бурсацкими лозами, к которым
были прибавлены лозы дома, отсыпанные щедрой
рукой хотя и тщедушного, чахоточного, но раздражительного и злобного родителя.
— У невесты? У какой невесты? — вскрикнула Настасья Федоровна и даже выронила из
рук поднесенный
было ею к губам стакан вина. — Что ты несешь за околесину?
Я, матушка, побольше тебя в Бога верю и, кажись, взыскан за это Его святою милостью, да и Евангелие тоже не раз читывал, знаю, что вера без дел мертва
есть, только несчастье от лени и лодырничества тоже отличать могу, а твоих несчастных пороть надо да приговаривать: работай, работай — все несчастье их как
рукой снимет.
Граф нахмурил брови, быстро отнял
руку, протянутую
было для того, чтобы обнять жену, и сухо сказал...
— А то какая же, разве не знаешь!.. Раба, до гроба раба твоя, хочешь — со щами
ешь, хошь — с маслом пахтай… ни слова не скажу, все снесу безропотно и ласку, и побои от
руки твоей, родимый мой.
Ночь свидания с Минкиной
была ночью перерождения молодой женщины — идеалистка прозрела. Розовый флер, закрывавший от нее видимый мир,
был безжалостно разорван в клочки
рукой неумолимой действительности, и резкие формы окружающих ее предметов выступили перед ней во всей своей ужасающей безобразной наготе, клочки розового флера, там и сям еще покрывавшие расстилающуюся перед ней картину, придавали остальным ее частям еще более уродливый вид.
— А коли тебе хочется, так и
будет обеспечен, подумаем, сделаем, — поспешно согласился граф, встал и вышел, поцеловав
руку жены.
Увлекшись Николаем Павловичем Зарудиным, она капризно и настойчиво шла к цели, приняла, как должную дань, жертву подруги, а когда цель эта не
была достигнута, поплакала, как ребенок над сломанной игрушкой, но вскоре утешилась и занялась подвернувшейся ей под
руку новой, но эта новая игрушка стала для нее роковой, она сама обратилась в игрушку человека, блиставшего еще более, чем она, отсутствием нравственных принципов.
— Тебя! — протянул он. — Вот как, а я, дурак, думал, что если ты моя, то и твои деньги тоже мои. Впрочем, если так, я могу уйти, ты сообщи все своей дорогой мамаше, подложный вексель в ее
руках, она может подать на меня в суд, если я до завтра останусь в живых. У меня
есть верный друг, он сослужит мне последнюю службу.
Это
было в то время привилегией первых сановников, а простой класс, по обыкновению, носили на
руках.
Когда могила
была засыпана, граф подал
руку Наталье Федоровне и повел ее к карете. Садясь в нее, она обернулась, чтобы посмотреть на рыдающую мать, поддерживаемую под
руки двумя незнакомыми ей генералами, и вдруг перед ней мелькнуло знакомое, но страшно исхудавшее и побледневшее лицо Николая Павловича Зарудина. В смущенно брошенном на нее украдкой взгляде его прекрасных глаз она прочла всю силу сохранившейся в его сердце любви к ней, связанной навеки с другим, почти ненавистным ей человеком.
— На днях ты
будешь принят в ложу, а затем мы
рука об
руку как духовные братья пойдем смирять расходившегося европейского буяна, которому, сдается мне, суждено погибнуть от русской нагайки…
В долгу, как в шелку, он вечно нуждался в деньгах, кредит же почти исчез после того, как он принужден
был снять военный мундир, имевший большое значение в глазах и поставщиков, и ростовщиков того времени. Бесконтрольное и безотчетное распоряжение хотя и незначительным состоянием его кузины
было ему на
руку; он, что называется, оперился и пошел чертить, так что домой не появлялся подчас по нескольку дней.
Егор Егорович Воскресенский сидел у себя в комнате и занимался сведением каких-то счетов. Работа, видимо, ему не удавалась, так как от ежедневного пьянства голова
была тяжела, как чугун, и отекшие
руки не с прежней быстротой перекидывали косточки на лежавших перед ним конторских счетах.
Через несколько секунд в ее
руках очутилась бритва. Это
была бритва Егора Егоровича, случайно забытая им с месяц тому назад во флигеле Минкиной, когда он, по ее просьбе, обрезал сухие листы и ветви растений, наполнявших комнаты грузинской домоправительницы.
Глухое рукоплескание братьев изъявило согласие; Зарудину велено
было приблизиться, его повели прямо, направляя его ноги, чтобы он ступал на известные места; взвели на ступени, поставили коленом на подушку и положили
руку на Библию и меч.
Он подал им по алой ленте с серебряною каймою, прорезной золотой треугольник, на сторонах которого
было изображено: «Les amis reunis», a в середине две соединенные
руки.
Так как братья имеют различные степени и Зарудин и другой новичок облечены
были еще первою — Les Apprentis (ученики), то знак их
есть прикосновение правой
руки к шее, а затем перенос
руки на правое плечо и, наконец, опущение вдоль по бедру.
Знак для познания брата
есть пожатие
руки таким образом, чтобы большой палец одного подавил
руку другого вдруг два раза с малою остановкою, а в третий гораздо сильнее.
Слово для у знания масона
есть Saquin, и говорится так после пожатия
руки: «скажи мне первое слово — я тебе скажу второе»; другой произносит «s», первый: «а»; другой «q» и так далее.
Александр Павлович
был в Преображенском мундире, с аксельбантами на правой
руке, но без эполет, которых тогда не носили; в белых погонах и коротких ботфортах, на голове высокая трехугольная шляпа с черным султаном на гребне и белым плюмажем по краям.
Они подали друг другу
руки и рядом вошли в павильон. Беседа их длилась около двух часов. Свиты обоих государей остались на плоту и знакомились, пока не
были призваны государями и отрекомендованы.
Кудрин и Зееман несколько раз
были легко ранены, Зарудин же, несмотря на то, что выказывал положительно чудеса храбрости, — храбрости отчаяния и как бы искал смерти там, где она кругом него косила ежеминутно десятки жизней, провел всю кампанию не получив царапины, если не считать легкой контузии
руки в Бородинской битве, — контузии, продержавшей его в лазарете около трех недель. Он искал, повторяем, опасности и смерти, а они, казалось, настойчиво избегали его.
В стенах темно-коричневого домика уже не раздавался властный голос «старой барыни», всецело передавшей бразды несложного хозяйственного правления в
руки Натальи Федоровны — «ангела-графинюшки», как называли ее прислуга и даже соседи, хотя сама она очень не любила упоминания ее титула, а домашним слугам
было строго-настрого запрещено именовать ее «ваше сиятельство».