Неточные совпадения
Пусть и
в тебе закаляется сердце, когда будешь перечитывать — такие некомсомольские — мысли нашего дневника. За последнее время мы здорово с тобою разошлись. Я с большой тревогой слежу за тобой. Но все-таки надеюсь, что обе мы с тобою сумеем сохранить наши коммунистические убеждения до конца жизни, несмотря ни на что. Но одна моя к тебе просьба напоследок: Нинка! Остриги косы!
Дело не
в косах. А — отбрось к черту буржуазный пережиток.
(Почерк Лельки.) — Вот как странно: сестры. Полгода назад почти даже не знали друг друга. А теперь начинаем писать вместе дневник. Только вот вопрос: писать дневник, хотя бы даже отчасти и коллективный (ведь нас двое), — не значит ли это все-таки вдаряться
в индивидуализм? Ну, да ладно! Увидим все яснее на
деле.
На
днях все они выезжают за город, будут жить
в палатках, на свежем воздухе, но вблизи деревни и организовывать таких же детей крестьян
в отряд юных пионеров.
Дневник! Я расскажу тебе на ухо то, что меня мучает: я б-о-ю-с-ь своей аудитории. Перед тем как идти к ребятам, что-то жалобно сосет
в груди. Я неплохо готовлюсь к занятиям,
днями и вечерами просиживаю
в читальне Московского комитета, так что это не боязнь сорваться, не ответить на вопросы, а другое. Но что? Просто как-то неудобно: вот я, интеллигентка, поварилась
в комсомоле, начиталась книг и иду учить рабочих ребят. Пробуждать
в них классовое сознание. Правильно ли это?
Что за
день был! Мне кажется, никогда
в жизни мне так хорошо не было. Снег, солнце, запушенные инеем ели. Ребята такие близкие и родные. И веселье, веселье. Толкали друг друга
в снег, топили
в сугробах. Вылезая, фыркали и отряхивались, как собачата, брошенные
в воду.
Почему мне было так хорошо? Не потому ли, что
в этот
день я вся переродилась, стала другой, близкой ребятам, своей…
Да нет, ясно,
дело не
в этом.
(Почерк Лельки.) — Что за Марк?
В первый раз слышу. И все-таки думаю, что ты ошибаешься на этот раз, проницательная моя Нинка. Суть
дела тут не
в «товарищеских» письмах и отношениях, а кое
в чем другом. Не знаю твоего Марка, но думаю, что не ошибусь.
(Почерк Лельки.) — Сейчас не хочется. А все-таки
дело не
в товарищеских отношениях.
Дело в другом, — я тебе об этом скажу на ушко.
Дело в том, что мы с тобою — красивые и, кажется, талантливые девчонки с такими толстыми косами, что их жалко обрезать, поэтому к нам льнут парни и ответственные работники.
В их среде это было
дело обычное.
— С шестнадцати лет я имею довольно твердое и полное мировоззрение. Я нашла истину, я определила свое положение во вселенной. Мои взгляды с точностью совпали с «Азбукой коммунизма» Бухарина и Преображенского [«Азбука коммунизма», популярное объяснение программы Российской коммунистической партии, авт. Н. И. Бухарин
в соавторстве с Е. А. Преображенским. М.: Госиздат, 1919.] и вообще со всеми теми взглядами, которые требуются от комсомолки. Но дело-то
в том…
30-го. — Мне радостно работать
в комсомоле, эгоистически-хорошо. Радостно и потому, что на твоих глазах растет мощная организация смены старых бойцов, — но и потому, что, когда работаешь, шаг делается тверже, глаза смотрят прямее, и нет той глупой застенчивости перед активом, которая так меня всегда злит, и
в то же время ничем ее из себя не выбьешь, если не работаешь. И еще: кипишь
в деле, пробиваешься вперед, — и нет времени думать о том, что дымящеюся азотною кислотою непрерывно разъедает душу.
3. Дезорганизует общежитие, не несет дежурств, не соблюдает регламента, часто пьянствует
в компании беспартийных и втягивает
в это
дело наших комсомольцев.
18 февр. —
В бюро еще не вызывали. Я туда не хожу сама. Бориса эти
дни не видала. Но совершенно ясно: не сдамся ни за что.
5 марта. — Было собрание. Сухо и сдержанно Борис информировал от имени бюро, что ввиду бытового разложения и политической невыдержанности Шерстобитов снят с работы и его
дело передано
в РКК, и предложил избрать нового заморга. Ребята, друзья Шерстобитова, попробовали бузить, требовали доказательств, но Борис им ответил, что
дело, идущее через РКК, может коллективом не обсуждаться.
Целый
день работала
в химической лаборатории.
Теперь,
в сущности, нам говорят: «Исполняй добросовестно свое
дело,
в этом все.
Я, конечно, возражала очень иронически, а
в душе с нею соглашалась, хотя это было неприятно. Нельзя не признаться, что у нас сейчас полоса, когда очень много зажигательных фраз и очень мало зажигательных
дел. Десятилетние ребята-пионеры грозно поют...
Диспуты у нас все больше — о половых проблемах, и молодежь валом на них валит. У нас вот с тобой — личные неудачи
в сердечных
делах, и мы стараемся пристально не смотреть друг другу
в глаза, чтобы не прочесть
в них отчаяния. А стоят ли его эти неудачи?
— Раньше мешали разного рода объективные причины, теперь их нет, а
дело стоит, кафедра пустует. До каких же пор,
в угоду товарищам профессорам, мы будем тянуть волынку?
— Культурно? А ноги
в такой грязи держать — тоже культурно? Какое тебе тут лечение! Мой ноги каждый
день, держи их
в чистоте, все и пройдет. Ну, как самому не стыдно? Куль-тур-но!..
Но позорное дезертирство с трудового фронта нельзя было оставить без наказания. Лелька сама себя оштрафовала
в десятикратном размере суммы, которую должна была получить из страхкассы за прогульные
дни: предстояло получить около семи с полтиной, — значит, — семьдесят пять рублей штрафу. Отдать их
в комсомольскую ячейку на культурные нужды.
— Так будем воспитывать,
в чем
дело? А ты ни о чем не думаешь, ничего не делаешь. Ни к черту ты не годный секретарь!
— Ну,
в чем же
дело? Дивчина с образованием, нам такие нужны. Погоди-ка, Дорофеев. Кружок текущей политики — Царапкин у нас вел? Соколова мне говорила, что ему какая-то другая нагрузка выходит.
Заревел обеденный гудок. Комната стала заполняться девчатами и парнями, забегавшими
в ячейку по комсомольским своим
делам или просто поболтать. Шутки, смех.
— Мещанство разводишь, товарищ Буераков. А еще
в партии состоял. Жена из дому уходит, — подумаешь! А ты — дома. Вот и посиди заместо ее, пригляди за ребятами. Новое, брат,
дело. Ты по-старому брось глядеть.
Что такое?
В чем
дело? Лелька поглядывала на работницу. Руки ее покраснели, кое-где даже как будто вздулись волдыри. Леля стала ходить по приемной, как будто случайно подошла к углу, уронила на кафельный пол свою красную книжку-пропуск, нагнулась и вместе с книжкою подняла пузырек. Трехгранный, рубчатый; на цветной этикетке — «Уксусная эссенция». Лелька побледнела. Сердце заколотилось.
— Нужно будет вот что: переговорить
в ячейке и встряхнуть хорошенько легкую нашу кавалерию. Как всегда у нас:
в прошлом году взялась за
дело горячо, а потом совсем закисла. Нужно ее двинуть на борьбу с пьянством, с лодырничеством и вредительством.
— Лелька! Я на тебя очень рассчитываю, не зря так старалась сманить тебя на наш завод. Работе своей ты теперь уж обучилась. Пора
в настоящее
дело. Всей головой.
Вечеринка была грандиозная, — первый опыт большой вечеринки для смычки комсомола с беспартийной рабочей молодежью. Повсюду двигались сплошные толпы девчат и парней.
В зрительном зале должен был идти спектакль, а пока оратор из МГСПС [Московский городской совет профессиональных союзов.] скучно говорил о борьбе с пьянством, с жилищной нуждой и религией. Его мало слушали, ходили по залу, разговаривали. Председатель юнсекции то и
дело вставал, стучал карандашиком по графину и безнадежно говорил...
Юрка тосковал и не знал, куда себя
деть. Вышел новый номер заводской газеты «Проснувшийся витязь».
В нем Юрка прочел...
В завкоме,
в комнате Осоавиахима [Теперь ДОСААФ.],
в понедельник собрались ребята-налетчики. Походом руководила Бася. Распоряжалась властно и весело. Шурка Щуров, во всяком
деле незаменимый технический секретарь, принес длинный список работниц и рабочих, не явившихся сегодня на работу.
— Ну?
Дело свое сделали? Запишите
в свои книжечки что надо и смывайтесь.
Весь этот
день она промучилась, и самолюбие сильно страдало, когда вспоминала общий смех себе вдогонку. Вечером случайно узнала
в ячейке, что Царапкин — комсомолец, да еще активист. Вспомнила, что даже имела с ним кой-какие
дела. Бася решила пойти к нему на дом и поговорить по душам.
— Этого оставить так нельзя. Нужно, понимаешь, вокруг этого
дела чтобы забурлило общественное мнение. Чтоб широкие массы заинтересовались. Какое наглое рвачество! И комсомолец еще! Я поговорю
в партийной ячейке. Думаю, — нельзя ли устроить над ним общественный суд, товарищеский, чтобы закрутить это
дело в самой гуще рабочих масс.
Председатель заглянул
в дело.
— А вот тут
в заявлении сказано, что ты перед дракой, три
дня тому обратно, грозился, что ему даром не пройдет чегой-то такое. За что ты ему грозился?
Должен я вам сказать вот какую истину: плохо у нас
в комсомольской ячейке обстоит
дело с воспитанием товарищей.
И вот какая оказывается перед нами горькая истина: этот гражданин, который так внимательно все заглядывает зачем-то
в свой кулак (смех), этот гражданин до самой сегодняшней поры был комсомольцем и черное
дело свое делал с комсомольским билетом
в кармане.
— А сколько
в день отлакируешь галош?
— Та-ак… — Бася вынула свои записи. — Вот. Я твою работу подробно записала, как будто не заметила, что ты дурака валяешь. И выходит, что при такой работе, какую ты делал передо мною тогда, ты
в день отлакируешь никак не больше трехсот-четырехсот пар. Ты сам себя, Царапкин, обличил. Стыдись!
— Ну, так как же… Валентин Эльский? (Каждый раз весь зал начинал смеяться.) Дело-то твое, Валентин, выходит неважное. Нужно будет тебе подумать над своею жизнью. Видал, сейчас на этом же твоем месте сидел парень, — как, хорош? Оба вы не хотите думать о социалистическом строительстве и о пятилетке. Раньше был старый капитал, при котором один хозяин сидел
в кабинете и над всем командовал…
— Товарищи! Этот вопрос очень важный, надобно заострить его по всей норме. Но только сейчас мы больно далеко заедем с этим
в сторону. Давайте поворотимся к
делу… Никто больше не может сказать о
деле?
Твое
дело, Афоня, не уйдет, —
в свое время надобно будет и его взять за жабры, конечно, с поправками.
Пошел Иванов искать Макаркина, сам пропал. Тем временем пришел Макаркин. Сели ждать Иванова. Всю работу можно было бы сделать
в два-три часа, но видно было, — они проработают весь
день.
— Вы сколько
в день получаете?
— Как Хуторецкая умерла, когда?
В чем
дело?
Допрашивались у мастерицы Матюхиной, —
в чем
дело?
Напрасно Ведерников, Бася и Лелька убеждали девчат, что
дело вовсе не
в их победе, что если заразились соревнованием и старые работницы, то это великолепно.