Неточные совпадения
Я стал ждать. Были здесь и другие
врачи, призванные из запаса, — одни еще в статском платье, другие, как я, в новеньких сюртуках с блестящими погонами. Перезнакомились. Они
рассказывали мне о невообразимой путанице, которая здесь царствует, — никто ничего не знает, ни от кого ничего не добьешься.
Иногда к нам заходил из своего отдельного купе наш главный
врач Давыдов. Он много и охотно
рассказывал нам об условиях службы военного
врача, о царящих в военном ведомстве непорядках;
рассказывал о своих столкновениях с начальством и о том, как благородно и независимо он держался в этих столкновениях. В рассказах его чувствовалась хвастливость и желание подладиться под наши взгляды. Интеллигентного в нем было мало, шутки его были циничны, мнения пошлы и банальны.
За Давыдовым по пятам всюду следовал смотритель, офицер-поручик, взятый из запаса. До призыва он служил земским начальником.
Рассказывали, что, благодаря большой протекции, ему удалось избежать строя и попасть в смотрители госпиталя. Был это полный, красивый мужчина лет под тридцать, — туповатый, заносчивый и самовлюбленный, на редкость ленивый и нераспорядительный. Отношения с главным
врачом у него были великолепные. На будущее он смотрел мрачно и грустно.
Врачи султановского госпиталя
рассказывали нам про своего шефа, доктора Султанова.
Вот что
рассказывает в «Русском
Враче» (1905, № 5) д-р Б. Козловский об эвакуации раненых во время боя на Шахе...
— То есть, вы понимаете! Ведь у нас там форменный грабеж! — взволнованно
рассказывал он нам. — Фальшивые счета, воровство, подложные ведомости… И представьте себе, они меня от всего хотят устранить! Я — делопроизводитель, а составить отчетную ведомость на фураж главный
врач приглашает делопроизводителя соседнего полка!
С позиций в нашу деревню пришел на стоянку пехотный полк, давно уже бывший на войне. Главный
врач пригласил к себе на ужин делопроизводителя полка. Это был толстый и плотный чинуша, как будто вытесанный из дуба; он дослужился до титулярного советника из писарей. Наш главный
врач, всегда очень скупой, тут не пожалел денег и усердно угощал гостя вином и ликерами. Подвыпивший гость
рассказывал, как у них в полку ведется хозяйство, —
рассказывал откровенно, с снисходительною гордостью опытного мастера.
Делопроизводитель
рассказывал долго. Главный
врач и смотритель жадно слушали его, как ученики — талантливого, увлекательного учителя. После ужина главный
врач велел обоим Брукам уйти. Он и смотритель остались с гостем наедине.
Больных отправляли в госпитали с большою неохотою; солдаты
рассказывали: все сплошь страдают у них поносами, ломотою в суставах, кашель бьет непрерывно; просится солдат в госпиталь, полковой
врач говорит: «Ты притворяешься, хочешь удрать с позиций».
Он показывал нам все фальшивые документы,
рассказывал о мошеннических проделках главного
врача.
На следующий день главный
врач в канцелярию не пришел, на третий, четвертый день — тоже. Брук подробно
рассказывал нам всю историю, замирал и волновался.
Воротился старший Брук, ездивший в командировку в Харбин. Главный
врач призвал его,
рассказал о письме, которое написал его брат, и сказал...
Дерзкий был за это переведен в полк. Для побывавшего на войне
врача не анекдотом, а вполне вероятным фактом, вытекающим из самой сути царивших отношений, представляется случай, о котором
рассказывает д-р М. Л. Хейсин в «Мире Божьем» (1906, № 6); инспектор В., обходя госпиталь, спросил у ординатора...
Грубость и невоспитанность военно-медицинского начальства превосходила всякую меру. Печально, но это так: военные генералы в обращении с своими подчиненными были по большей части грубы и некультурны; но по сравнению с генералами-врачами они могли служить образцами джентльменства. Я
рассказывал, как в Мукдене окликал д-р Горбацевич
врачей: «Послушайте, вы!» На обходе нашего госпиталя, инспектор нашей армии спрашивает дежурного товарища...
Я об этом
враче уже
рассказывал в первой главе «Записок», как он признал притворщиками двух солдат, которые, по исследовании их младшим
врачом, оказались совершенно негодными к службе.
Рассказал я о нем главному
врачу. Утром мы исследовали комиссией одного солдата с грыжею для эвакуации в Россию. Я предложил главкому
врачу исследовать кстати и глухого. Мы подошли к его койке.
Командир корпуса написал на донесении: «дурак!», а начальник дивизии сказал: «Следовало бы этого господина за распространение ложных слухов отдать под суд!»
Рассказывал мне
врач, сам слышавший эти слова генерала.
Мне
рассказывали, что еще под Дашичао Куропаткин, осматривая госпитали, спросил одного главного
врача, почему при госпитале нет бани и хлебопекарни. Главный
врач замялся и ответил, что они не знают, долго ли тут придется простоять. Куропаткин твердо и спокойно заявил...
Главный
врач охотно и долго
рассказывал о своих скитаниях вместе с смотрителем, о лишениях, испытанных ими в дороге.
Пришли мы в Гунчжулин. Он тоже весь был переполнен войсками. Помощник смотрителя Брук с частью обоза стоял здесь уже дней пять. Главный
врач отправил его сюда с лишним имуществом с разъезда, на который мы были назначены генералом Четыркиным. Брук
рассказывал: приехав, он обратился в местное интендантство за ячменем. Лошади уже с неделю ели одну солому. В интендантстве его спросили...
Знакомый
врач, заведовавший дезинфекционным поездом,
рассказывал мне. При отступлении от Мукдена в свободный вагон-теплушку набились раненые офицеры.
Неточные совпадения
— Ты ее увидишь, Евгений; но сперва надобно побеседовать с господином доктором. Я им
расскажу всю историю болезни, так как Сидор Сидорыч уехал (так звали уездного
врача), и мы сделаем маленькую консультацию.
Закурив папиросу, Макаров дожег спичку до конца и, опираясь плечом о косяк двери, продолжал тоном
врача, который
рассказывает коллеге историю интересной болезни:
Слишком долго
рассказывать преступление этого парня; оно же и не идет к делу. [Лицейский
врач Пешель обозначен в рукописи Пущина только буквою «П.». Лицейский служитель Сазонов за два года службы в Лицее совершил в Царском Селе 6 или 7 убийств.]
Тому и другому пришлось оставить сотрудничество после следующего случая: П.И. Кичеев встретил в театре репортера «Русского курьера», которому он не раз давал сведения для газеты, и
рассказал ему, что сегодня лопнул самый большой колокол в Страстном монастыре, но это стараются скрыть, и второе, что вчера на Бронной у модистки родились близнецы, сросшиеся между собою спинами, мальчик и девочка, и оба живы-здоровы, и
врачи определили, что они будут жить.
— Против холеры первое средство — медь на голом теле… Старинное средство, испытанное! [Теперь, когда я уже написал эти строки, я
рассказал это моему приятелю врачу-гомеопату, и он нисколько не удивился. У нас во время холеры как предохранительное средство носили на шее медные пластинки. Это еще у Ганнемана есть.]