Сенокос. «Все
потонуло в море веселого, общего труда. Бог дал день. Бог дал силы. И день, и силы посвящены труду, и в нем самом награда. А для кого труд? Какие будут плоды труда? — Это соображения посторонние и ничтожные».
Почтенный Степан Ильич, проплававший более половины своей пятидесятилетней жизни и видавший немало бурь и штормов и уверенный, что кому суждено
потонуть в море, тот потонет, стоял в своем теплом стареньком пальто, окутанный шарфом, с надетой на затылок старенькой фуражкой, которую он называл «штормовой», с таким же спокойствием, с каким бы сидел в кресле где-нибудь в комнате и покуривал бы сигару.
Солдат. Отколь его, окаянного, несло! Видно, братцы, из этого моря выскакивают фараоновы люди [Фараоновы люди — имеется в виду библейское предание, по которому преследовавшие бежавших из Египта евреев войска фараона
потонули в море.] и кричат проезжающим: долго ли нам мучиться? скоро ли, скоро ли будет преставление света?
Неточные совпадения
Но эти неприятные известия
потонули в том
море добродушия и веселости, которые всегда были
в нем и особенно усилились Карлсбадскими водами.
— Бог знает, где лучше! — отвечал он. — Последний раз во время урагана
потонуло до восьмидесяти судов
в море, а на берегу опрокинуло целый дом и задавило пять человек;
в гонконгской гавани погибло без счета лодок и с ними до ста человек.
Юрзуф живописен:
в роскошных садах // Долины его
потонули, // У ног его
море, вдали Аюдаг…
Это мы, мы и те, и Петруша… et les autres avec lui, [и другие вместе с ним (фр.).] и я, может быть, первый, во главе, и мы бросимся, безумные и взбесившиеся, со скалы
в море и все
потонем, и туда нам дорога, потому что нас только на это ведь и хватит.
Закипела
в море пена — // Будет, братцы, перемена, // Братцы, перемена… // Зыб за зыбом часто ходит, // Чуть корабль мой не
потонет, // Братцы, не
потонет… // Капитан стоит на юте, // Старший боцман на шкафуте, // Братцы, на шкафу-те.