Без оглядки на богов. Взлет современной Индии

Эдвард Льюс, 2007

В настоящее время наблюдается быстрый рост веса и влияния Индии в мировой экономической, финансовой и политической системе. Этот процесс сопровождается ростом военной мощи и культурного влияния страны. В книге британского журналиста Эдварда Льюса анализируются причины экономического и политического подъема Индии, продолжающегося по крайней мере с начала 90-х годов прошлого века. Автор показывает, что решающим толчком стал отказ от протекционистской политики и доктрины «опоры на собственные силы», провозглашенных еще Дж. Неру. Рассматриваются такие вопросы, как эволюция индийской системы государственного управления, экономическая политика, судьба кастовой социальной системы, внешнеэкономическая политика и т. д. Большое место уделено анализу равновесия сил в «треугольнике» Индия – Пакистан – Китай, роли политики США в этом регионе, а также отношениям Индии с мусульманским миром.

1. Глобальная и средневековая

Противоречивая экономика Индии

Ее громадное население состоит из сельскохозяйственных рабочих. Индия — одна безбрежная ферма: почти бесконечные поля, разделяемые глинобитными изгородями. Вдумайтесь в эти факты и сообразите, что за невероятный конгломерат нищеты предстает перед вами.

Марк Твен «По экватору» (1897)^[20]

На раскачку ушло много времени. Но в конце 1990-х годов Индия начала, наконец, строить дороги, по которым можно добраться из пункта А в пункт В быстрее, чем верхом. До этого важнейшей дорогой Индии был Великий Путь (Grand Trunk Road), пересекающий всю страну с севера на юг. Проложенная в позднее Средневековье династией Великих Моголов, достроенная и модернизированная британцами в XIX в., воспетая Редьярдом Киплингом в романе «Ким», эта дорога, как известно, познакомилась с асфальтом только после завоевания независимости. Но это однополосное шоссе, по которому редко удается двигаться быстрее 30 миль в час. Поэтому относительная новизна индийских двухполосных скоростных автострад все еще вызывает изумление. К 2006 г. Индия завершила строительство трехтысячемильной скоростной магистрали «Золотой четырехугольник», связавшей между собой четыре главных города страны: Дели, Мумбаи (прежде известный как Бомбей), Ченнаи (бывший Мадрас) и Колкату (ранее Калькутта)^[21]. Средняя скорость на лучших участках этой дороги достигает 60 миль в час.

Для некоторых скоростные дороги стали провозвестниками современной эпохи — скорость, пунктуальность и гигиеничные придорожные туалеты. Для других они представляют собой наглое вторжение в безжалостно рассекаемый ими сонный и бездеятельный мир. Для меня новые дороги открывают увлекательную возможность присмотреться к многоскоростной экономике Индии. Любознательность — а также инстинкт самосохранения — порой приводят меня на тихоходную левую полосу. Один из лучших способов понаблюдать за стремительно развивающейся экономикой состоит в том, чтобы посчитать число марок обгоняющих справа автомобилей. Насчитав 30–40, начинаешь сбиваться со счета. Вначале 1990-х годов, когда Индия только начала смягчать ограничения на импорт и на инвестиции иностранных производителей, можно было насчитать не более шести-семи марок автомобилей. Среди них более 90 % были автомобили «амбассадор», роскошные, но чудовищно неудобные машины колониального периода, на которых до сих пор передвигаются важные персоны, и тесные семейные автомобили «марутисдо» сих пор выпускаемые совместным предприятием компании Suzuki и индийского государства. А сегодня не успеваешь считать обгоняющие тебя «тойоты», «фиаты», «хонды», «форды», «фольксвагены» и «мерседесы», все с тонированными стеклами.

Но никогда не получается ехать с нужной скоростью. Постоянно обнаруживаешь, что прямо по твоей полосе навстречу прут облезлые мотороллеры, велосипеды и даже верблюды, запряженные в телегу, и все эти встречные водители и погонщики пребывают в блаженном безразличии к тому факту, что они нарушают все мыслимые правила дорожного движения и здравого смысла. На двухсотмильной скоростной трассе из Дели в Джайпур, город в соседнем штате Раджастан, мне пришлось дважды останавливаться и пропускать стадо коз. Но даже если забыть о местной фауне, отсутствие порядка на дорогах означает, что, сев за руль, нужно постоянно быть начеку.

Крайности экономики Индии во всей красе являют себя по сторонам скоростных дорог, окруженных сияющими щитами с рекламой мобильных телефонов, плейеров iPod и загородных вилл и сверкающими бензоколонками с мини — супермаркетами и кондиционированным воздухом. За ними и вокруг них раскинулись бескрайние просторы деревенской Индии: запряженные волы пашут землю так же, как три тысячи лет назад, а на фоне бесконечного лоскутного пространства, составленного из полей, засеянных рисом, пшеницей, бобовыми и масличными культурами, чернеют примитивные печи для обжига кирпича. В сельской Индии понемногу крепнут и разрастаются островки механизации и зажиточности. Но это все еще лишь островки. Этот почти непрерывный контраст позволяет наблюдать одновременно две основные опоры экономики Индии начала XXI в.: современный и процветающий сектор услуг, окруженный морем безразличной сельской жизни. Когда вы весело катитесь по дороге, понимая, что у вас есть неплохие шансы вовремя поспеть куда вам нужно, заманчиво думать, что эти две опоры индийской экономики принадлежат разным мирам. Время от времени, кстати говоря, вдоль дороги возникают корпуса сборочных цехов, выпускающих какие-нибудь посудомоечные машины или автоприцепы. Но приметы развивающейся промышленности в Индии встречаются куда реже, чем в соседнем Китае.

* * *

К моменту обретения независимости Неру сумел заручиться общим согласием, что страна будет стремиться к экономической самодостаточности, а государство возьмет на себя главную заботу о создании тяжелой промышленности с упором на металлургические заводы и электростанции. После 1991 г. стало модно относиться к Неру с пренебрежением, как к безнадежному идеалисту, который на сорок лет опутал страну цепями социалистического хозяйствования. В этой критике много справедливого^[22], потому что Индия так и не сумела добиться высоких темпов экономического роста, которые в тот же период демонстрировали Япония, Южная Корея, Тайвань, Таиланд и Малайзия. Но в конце 1940-х и в 1950-х годах избранная Неру экономическая стратегия идеально соответствовала царившей тогда в мире экономической моде. Эту стратегию благословили эксперты из Массачусетского технологического института, которые консультировали Дели при составлении первых пятилетних планов экономического развития. А еще Индия получала советы из Госплана, главного планового ведомства СССР.

Недовольство индийцев имперской экономической системой в сочетании с пандемией недоверия к принципу свободы торговли, последовавшей за бедствиями «голодных тридцатых» в Европе и в других регионах, вылилось в идею передать государству главную роль в достижении экономической самодостаточности, или свадеши^[23], что в целом отвечало главному лозунгу индийского освободительного движения: сварадж, или самоуправление. Роль образца и примера сыграл ряд таких крупных проектов, стимулировавших расширение экономической деятельности, как восторженно принятый в США проект Управления ресурсами бассейна Теннеси. Неру называл подобные проекты «бетонными замками».

Планы Неру по созданию закрытой огосударствленной экономики благословило и лейбористское правительство послевоенной Британии, которое согласилось предоставить Индии независимость, а во внутренней политике проводило национализацию экономики в куда более широких масштабах, чем Индия под руководством Неру. Многие из фабианских советников лейбористского правительства побывали с визитом в Дели, где они встречали неизменно теплый прием. Международные восторги индийской экономической моделью утихли только через пятнадцать-двадцать лет, когда возникла обеспокоенность ее низкой эффективностью. До этого она не вызывала ни сомнений, ни протестов.

Но задним числом при сопоставлении с достижениями других развивающихся экономик Азии, понятно, что экономическая политика Неру сослужила Индии плохую службу. В 1950 г. Южная Корея, которой еще только предстояло закончить войну с коммунистической Северной Кореей, имела такой же уровень жизни, что и Индия (примерно 50 долл. в год на душу населения в ценах 2005 г.). Через пятьдесят лет доход на душу населения в Южной Корее превышал 10 000 долл., что более чем в десять раз выше, чем в Индии. Сходные результаты получаются и при сопоставлении с другими странами Восточной и Юго-Восточной Азии.

Даже Китай, который в первые тридцать лет после революции целеустремленно занимался самоуничтожением, сегодня вдвое превосходит Индию по доходам на душу населения, хотя в период революции 1949 г. эти страны находились примерно на одном уровне.

Почему экономическая политика Неру провалилась? Ответ на этот вопрос поможет объяснить, почему сегодня экономика Индии развивается с таким странным перекосом. К моменту обретения независимости Индия была преимущественно деревенской, сельскохозяйственной и крайне бедной страной. Почти девять из десяти индийцев в то время жили в деревнях и зависели от скудных урожаев, едва достаточных для выживания. В 1951 г., когда Индия провела первую после обретения независимости перепись населения, уровень грамотности составлял всего 16 %, т. е. едва каждый седьмой из 320 млн жителей мог хотя бы написать свое имя. Средняя продолжительность жизни составляла всего 32 года, и эта поразительная, но заслуживающая доверия цифра позволяет составить представление об ужасающих условиях жизни большинства сельских жителей. Описания того времени в один голос рассказывают об истощенных — «кожа да кости» — крестьянах, согбенных под непосильным трудом, и о детях с раздутыми от нехватки белков животами.

Ко времени обретения независимости Индия отчаянно нуждалась в земельной реформе и мерах по повышению урожайности, чтобы накормить народ и создать стартовую площадку для будущего роста. Вместо этого она занялась строительством сталеплавильных заводов и печей для выплавки алюминия, которые не только работали большей частью в убыток, но еще и поглощали скудные валютные ресурсы страны. Индийский крестьянин нуждался в локальных ирригационных проектах, которые помогли бы ему защититься от наводнений в сезон дождей. А вместо этого Неру строил гигантские плотины, часть которых так и осталась недостроенной, а большая часть остальных в настоящее время разрушаются. Средний индиец нуждался в том, чтобы его научили читать и писать, обеспечили антибиотиками и лекарствами от малярии, без чего он был обречен на нищету. А вместо этого руководимое Неру правительство тратило средства на университеты для городского среднего класса и на новые государственные больницы в городах.

Задним числом очевидна безосновательность оптимистической веры Неру в то, что, направив скудные финансовые ресурсы страны на грандиозные проекты, можно за одно поколение провести ее индустриализацию. Но даже в то время раздавались скептические вопросы о том, следует ли стране, 84 % населения которой неграмотно, тратить на высшее образование столько же средств, сколько на начальные школы^[24]. Немногочисленные критики интересовались, почему в принятом в 1952 г. первом пятилетнем плане Дели выделил сельскому хозяйству лишь треть бюджетных расходов, а во втором плане 1957 г. и того меньше — лишь пятую часть, и это при том что в сельском хозяйстве было занято более 80 % населения^[25]. Но эти голоса потонули в море утопических надежд. Мечты политической элиты Индии не имели почти никакого отношения к потребностям большинства индийцев.

Справедливости ради следует отметить, что Неру попытался провести земельную реформу и в борьбе с наследием феодализма даже достиг некоторых успехов. К концу 1950-х годов была практически ликвидирована печально известная система заминдари, введенная британцами в Северной Индии, при которой на крупных землевладельцев-заминдаров был возложен сбор налогов с крестьян. Но в большей части Индии земельные реформы Неру провалились из-за саботажа местного руководства партии Индийский национальный конгресс, в которой доминировали крупные землевладельцы и местная знать. Неру пытался организовать кооперативы для мелких фермеров, не имевших средств для покупки техники и удобрений поодиночке, но и в этом потерпел неудачу. И в этом случае кооперативные инициативы Неру, который руководствовался китайскими образцами того времени, провалились из-за противодействия местных руководителей партии Индийский национальный конгресс. Безукоризненный демократ, Неру порой демонстрировал зависть к способности руководства Китая делать со страной все, что им вздумается, невзирая на мнение население. Но он не сделал ни одной уступки авторитаризму. «Можете не сомневаться, — заявил Неру в парламенте в 1959 г., — что я пойду от одного хозяйства к другому, от одного крестьянина к другому, чтобы уговорить их согласиться на это [кооперативы], сознавая при этом, что без их согласия я ничего не смогу сделать»^[26]. Впрочем, даже если бы он добился успеха, это вряд ли что-нибудь изменило в стране, пронизанной кастовой системой.

Провал избранной Неру модели стал очевиден в ходе кризисов 1967 и 1991 г. В 1967 г. под давлением со стороны США и Международного валютного фонда (МВФ) Индира Ганди, ставшая премьер-министром годом ранее, т. е. через два года после смерти отца, была вынуждена девальвировать индийскую рупию. Из-за пренебрежения правительства Индии сельским хозяйством и неудачи земельной реформы большая часть индийцев так и остались безземельными. В обмен на увеличение международной помощи на импорт продовольствия, который стал необходим из-за нескольких неурожайных лет подряд, Индиру Ганди вынудили прибегнуть к ряду малоприятных для нее экономических мер. Девальвация рупии была необходима, чтобы стимулировать экспорт, увеличить приток в страну иностранной валюты и, таким образом, предотвратить будущие проблемы с выплатой внешних долгов^[27]. Но она стала символом поражения курса свадеши, политики самодостаточности, которая была центральным элементом избранного Неру плана преобразования Индии.

Что еще хуже, за девальвацией рупии последовали несколько лет унижения, когда выживание голодающих индийцев зависело от своевременного прибытия сухогрузов из США, перебрасывавших через океан избытки зерна в форме продовольственной помощи. Но в отличие от своего отца Индира Ганди обладала диктаторскими замашками, которые и проявила в 1975 г., когда в ответ на усиление протестов против неспособности правительства решить проблему бедности (что было обещано на предыдущих выборах) ввела на девятнадцать месяцев чрезвычайное положение. При этом она сохраняла приверженность политике свадеши. В то же время она придерживалась менее утонченного варианта понимания социализма по сравнению со своим отцом. «Государственный сектор задуман как основа индийской промышленности, чтобы страна производила больше стали и больше машин, — заявила она через два года после девальвации рупии^[28]. — Он же обеспечивает свободу Индии. Независимость Индии под угрозой в той степени, в которой она зависит от импорта». Еще драматичнее был кризис 1991 г., когда в результате войны в Персидском заливе взлетели цены на нефть, из-за чего валютные резервы Индии сократились почти до нуля и страна оказалась на грани банкротства^[29]. Решение Ирака поджечь нефтяные промыслы Кувейта перед отступлением под натиском американцев оказалось для экономики Индии, которая и без того жила не по средствам, той соломинкой, которая переломила хребет верблюда. В отличие от 1967 г., когда жизнь десятков миллионов индийцев полностью зависела от иностранной продовольственной помощи, к 1991 г. Индия в результате «зеленой революции» 1970-1980-х годов почти удвоила объем сельскохозяйственного производства и в этом отношении стала совершенно независимой. Ученые вывели более урожайные сорта риса и пшеницы, составляющих основу рациона индийцев, что привело к значительному росту сельскохозяйственного производства. Но в 1991 г., когда рухнули последние надежды на успех политики свадеши, не спасли и успехи «зеленой революции». В обмен на предоставление финансовой помощи со стороны МВФ Индия была вынуждена еще раз девальвировать свою валюту, а значительная часть ее золотого запаса отправилась в Лондон в качестве обеспечения займа. Социалистическая мечта Неру о создании экономики, защищенной от влияния бывших колониальных держав, окончилась банкротством, и при этом Лондон сыграл роль ростовщика-процентщика, спасшего Индию от краха, что было еще обиднее.

* * *

Как почти все люди его круга, Алок Кеджривал в 1980 — х годах ходил в англоязычную школу в Мумбаи. Неру сделал все, что мог, чтобы вывести Индию из сферы экономического влияния Британии (и фабианцы ему в этом помогали как могли). Но Неру до последнего дня жизни сохранял преданность английскому языку, который он однажды назвал «клеем, соединяющим Индию», сделав главным языком государственных учреждений и судов. Учась в 1980-х годах в школе, Алок мог прочесть книги Неру «Открытие Индии», «Автобиография» и «Взгляд на всемирную историю», которые тот написал на английском языке в годы, проведенные в британской в тюрьме. Его проза порой исключительно изысканна.

Но великий государственный деятель был бы озадачен тем, как живет Алок Кеджривал и десятки тысяч подобных ему, добившихся процветания в сегодняшней Индии. В свои тридцать шесть лет Алок — долларовый миллионер, причем разбогатеть он сумел главным образом благодаря тому, что индусы свободно владеют родным языком своих бывших колониальных властителей. Тот факт, что средние классы Индии свободно владеют английским, дал стране огромное конкурентное преимущество перед Китаем в развитии сектора услуг, где чрезвычайно важно владеть языком мирового бизнеса. Неру оставил своей стране еще кое-что, имеющее столь же непредвиденные последствия, как и его пристрастие к английскому языку: его правительство создало пять элитных технических университетов, индийские технологические институты, многие из выпускников которых играют ведущую роль в программистском бизнесе Кремниевой долины в Калифорнии. Эти институты готовят первоклассных инженеров, которые должны были бы обеспечить развитие тяжелой промышленности и привести Индию к экономической самодостаточности. Но история распорядилась иначе, и сегодня в Кремниевой долине работает несколько тысяч индийских миллионеров, многие из которых получили образование в этих технологических институтах.

Выходец из семьи, занимавшейся традиционным семейным бизнесом — производством носков (фирма называлась Hindustan Hosieries Ltd.), Алок не стал поступать в технологический институт. Но и перспектива заниматься носками и иметь дело с состоящими в профсоюзе рабочими показалась ему непривлекательной. И он, к ужасу отца, не скрывавшего свой скепсис, пошел своим путем. Окрашенные в основные цвета и увешанные постерами ранних болливудских фильмов, стены его офиса могут служить символом новой индийской экономики. Офис компании Алока расположен в центре Мумбаи. Этот район, где прежде преобладали текстильные фабрики, большинство которых обанкротилось в 1980-х годах, теперь напоминает лондонский район Клеркенуэлл или лосанджелесский Хейт-Эшбери. Внутреннее оформление некоторые назвали бы постмодернистским. Я провел немало времени в беседах с Алоком и некоторыми из шестидесяти служащих компании C2W.com — contest-to-win.com («борьба-за-победу. сот»), — которая занимается продвижением рыночных брендов через интернет, мобильные телефоны, интерактивные телевизионные шоу и прочие новые технологии.

Главные клиенты Алока — глобальные транснациональные компании, отчаянно борющиеся за новых клиентов из растущего класса индийских потребителей. Индийские потребители, говорит Алок, устали от грубой телевизионной рекламы и традиционных маркетинговых ухищрений. Они хотят, чтобы реклама была изобретательной и не прямолинейной. Его диагноз, который, должно быть, верен, потому что Алок очень богат, напомнил мне о неудачном возвращении корпорации Coca-Cola в Индию в начале 1990-х годов (из страны ее выставили в 1970-х), начавшей рекламную кампанию лозунгом «Мы вернулись!» Индийцы пожали плечами и продолжили пить местный аналог колы «Thums Up», который так и остался напитком номер один.

Алок, получивший стартовый капитал от Citibank и принадлежащей Руперту Мэрдоку News Corporation, объяснил мне свой подход на конкретном примере. Компания Gamier, французский производитель шампуней, захотела приучить индийцев к использованию кондиционера для волос, которым привыкла пользоваться лишь узкая прослойка людей, часто бывающих за границей. Алок разработал компьютерную игру, ссылка на которую была выложена на индийском сайте компании Garnier и был объявлен приз — в случае победы игроки бесплатно получали годовой запас шампуня L'Oreal.

Участник этой игры должен вскарабкаться по длинным волосам сказочной принцессы Рапунцель, запертой в высокой башне. Если ее волосы оказываются слишком сухими или жирными, вы проигрываете.

А вот игра, придуманная для производителя нижнего белья Jockey, в которой нужно срывать трусики с моделей, одетых в фирменное белье. Добившийся успеха вознаграждается взрывом электронного хохота. В третьей игре, созданной для мотоциклов Yamaha, нужно подхватить свою подружку, для чего приходится круто маневрировать на узких дорогах. «Некоторые изгибы требуют внимания», гласит слоган, появляющийся, когда вам удается подхватить свою электронную подружку. Все это немного рискованно в стране, где очень многие еще отдают дань ценностям Ганди. Но компания C2W добилась грандиозного коммерческого успеха и формирует сегодня новые горизонты рекламы на индийском рынке. Стэнфордский университет даже создал учебный кейс на основе разработанной C2W маркетинговой стратегии, основанной на использовании мобильных телефонов.

Я спросил Алока, сознательно ли он издевается над гандианскими ценностями старшего поколения. «Мне нет дела до Ганди — он ретроград, — заявил Алок за чашкой эспрессо в своем офисе. — Большинство тех, кто протестует против коротких юбок и западного влияния, просто ханжи. Половина из них отдает своих детей в англоязычные частные школы, а когда нужна хирургическая операция, они отправляются за границу. Они ретрограды». Алок говорит с такой напористостью, как будто я один из его потенциальных клиентов, и пересыпает свою речь выражениями, которые пришли из мира, состоящего из «экосистем», «последних миль», «долей внимания» и «оптимального пространства». А когда я спросил его, достаточно ли интересно в интеллектуальном плане то, чем он занимается, Алок ответил: «Ух! Потрясающий вопрос!» Но так и не ответил.

При этом мир, частью которого является Алок (безусловно, относительно привилегированной частью), — мир интернета, информационных технологий, сопровождения программного обеспечения, центров обработки звонков, устройств обработки данных, исследовательских и проектных центров — во многих отношениях очень серьезен. Эхо успеха индийских IT-компаний в привлечении растущих потоков оффшорного бизнеса из США и Европы прозвучало далеко за пределами их кондиционированных офисов в Бангалоре, Хайдарабаде, Дели или Мумбаи. Этот успех убедил скептиков по всей Индии, привыкших с недоверием относиться к экспорту, — следствие установки Неру на свадеши, самодостаточность страны, — что индийские компании в состоянии конкурировать и получать прибыль на мировом рынке. Влияние этого наглядного примера все более заметно в индийском промышленном секторе и среди компаний, не имеющих отношения к информационным технологиям или индустрии услуг.

Мастерство индийских программистов помогло решить проблему с золотовалютными резервами, которая в 1991 г. едва не похоронили под собой экономику страны. Тогда объем золотовалютных резервов был меньше 1 млрд долл. К 2006 г. они выросли до 140 млрд долл., и это замечательный показатель уверенности Индии в себе. Знаковым для индийского сектора программного обеспечения стал 2003 год, в течение которого программисты заработали больше, чем страна потратила на импорт нефти, — этот непредсказуемый счет за энергию, который десятилетиями преследовал экономику страны. Ухудшение положения в Ираке в 2004–2005 гг., последовавшее за вторжением американской армии, снова подтолкнуло цены на нефть вверх. Но на сей раз это практически не отразилось на состоянии платежного баланса Индии.

Сохранив хладнокровие в конце 1990-х годов и сумев извлечь прибыль из охватившей Запад паранойи по поводу «ошибки-2000», создавшей индийским софтверным компаниям условия для мощного рывка вперед, сектор информационных технологий (IT) начал зримо менять экономику городов. Занятость сотен тысяч молодых инженеров, ученых, экономистов и выпускников английских школ, заработок которых зачастую выше, чем у их родителей перед выходом на пенсию, породила новое поколение потребителей, у которых нет времени для традиционного индийского темпа жизни. А для освященных веками добродетелей своих родителей — будь вежлив с начальником, прокладывай путь наверх, не трать больше, чем заработал, и т. п. — они оказались слишком нетерпеливы.

Алок сказал, что его служащие, которые одеваются как их коллеги в Сан-Франциско, не говорят о деньгах как о наличных. Они измеряют свое жалованье в EMI (Equal Monthly Installments) — в ежемесячных отчислениях в счет погашения кредитов. Эти длящиеся годами переводы с банковского счета позволяют служащему оплачивать автомобиль, мотоцикл, микроволновку, холодильник, кондиционер и квартиру, на которую он еще не заработал. Можно даже в отпуск съездить в долг. Большинство выбирают Таиланд и Мальдивы. «Отдыхай сейчас, заплатишь потом», — завлекает реклама. Алок, кроме того, наделяет своих служащих опционами на акции, чтобы удержать их в компании до тех пор, пока та не выйдет на фондовый рынок. Это естественно для мира, где люди постоянно меняют работу, но в новинку для Индии, где принято держаться всю жизнь за хорошее рабочее место. Сотрудники Алока воспринимают опционы как возможность увеличить свой ресурс EMI, а не как стимул или будущее богатство. «О сбережениях они вообще не думают», — говорит Алок.

Служащие фирмы Алока и им подобные в крупных городах Индии быстро богатеют, и это объясняет, почему страна превратилась в желанную цель для западных и азиатских экспортеров, которые мгновенно забыли о прошлых бюрократических мытарствах при попытке прорваться на индийский рынок. Когда я только приехал в Индию, в газетах можно было встретить жалобы на ничтожный масштаб индийского рынка мобильных телефонов. В 2000 г. на всю страну было всего 3 миллиона пользователей мобильных телефонов, ровно столько, сколько продавалось за месяц в соседнем Китае. К концу 2005 г. в Индии было уже 100 млн пользователей мобильников, и их число ежемесячно увеличивалось на 2,5 млн. Такое лавинообразное расширение потребительского рынка встречается редко.

Но к разочарованию многих иностранных розничных компаний, таких как Wal-Mart, которая потратила годы в попытках проникнуть на индийский рынок, Дели не допускает прямые иностранные инвестиции в индийский сектор розничной торговли. Имея более 15 млн розничных торговых точек — в сравнении с 900 000 в США^[30]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

20

Pankaj Mishra, ed., India in Mind, p. 303.

21

Прежние названия этих трех городов ассоциировались с периодом британского владычества, но, несмотря на это, были изменены только в 1990-х годах.

22

В 1950—1980-х годах средние темпы роста индийской экономики составляли 3,2 % в год, что было ненамного выше темпов прироста численности населения и поэтому почти не вело к росту уровня жизни. И все же это намного больше, чем 1 % экономического роста в первой половине XX в., когда в стране хозяйничали британцы.

23

Букв.: отечественный (санскр.). — Прим. ред.

24

Lloyd Т. Rudolph and Susanne Hoeber Rudolph, In Pursuit of Lakshmi, The Political Economy of the Indian State (New Delhi: Orient Longman Limited, 1998), p. 297.

25

Francine R. Frankel, India's Political Economy, 1947–2004, The Gradual Revolution, 2d ed. (New Delhi: Oxford University Press, 2005),p. 131.

26

Lok Sabha Debates, February 19, 1959, цит. по: Frankel, India's Political Economy.

27

Одновременно с наращиванием импорта продовольствия Индия увеличивала расходы на импорт оборудования для своей тяжелой промышленности, хотя декларируемой целью этой политики было «импортозамещение».

28

Congress Bulletin, April-May 1969, цит. по: F. Frankel, India's Political Economy.

29

Валютные резервы Индии упали до 1 млрд долл., чего не хватало даже на оплату месячного объема импорта. Экономисты говорят, что финансовые резервы должны покрывать хотя бы шестимесячные потребности страны в импорте, а еще лучше — годовые.

30

Coming to Market,"The Economist, April 15–21, 2006, p. 69.