Неточные совпадения
Мелкие рассказы Достоевского. Основа всех их одна: в
мрачной, безлюдной
пустыне, именуемой Петербургом, в угрюмой комнате-скорлупе ютится бесконечно одинокий человек и в одиночку живет напряженно-фантастическою, сосредоточенною в себе жизнью.
Религия Достоевского во всяком случае — именно такой лазарет. Лазарет для усталых, богадельня для немощных. Бог этой религии — только костыль, за который хватается безнадежно увечный человек. Хватается, пытается подняться и опереться, но костыль то и дело ломается. А кругом —
мрачная, унылая
пустыня, и царит над нею холодное «безгласие косности».
Неточные совпадения
В своей ужасной красоте // Над
мрачной степью возвышаясь, // Безмолвием окружена, //
Пустыни сторож безымянной, // Руслану предстоит она // Громадой грозной и туманной.
Тот, кому не случалось проезжать ими, с ужасом представляет себе непроницаемую глубину этих диких
пустынь, сыпучие пески, поросшие мхом и частым ельником непроходимые болота,
мрачные поляны, устланные целыми поколениями исполинских сосен, которые породились, взросли и истлевали на тех же самых местах, где некогда возвышались их прежние, современные векам, прародители; одним словом, и в наше время многие воображают Муромские леса
Когда так медленно, так нежно // Ты пьешь лобзания мои, // И для тебя часы любви // Проходят быстро, безмятежно; // Снедая слезы в тишине, // Тогда, рассеянный, унылый, // Перед собою, как во сне, // Я вижу образ вечно милый; // Его зову, к нему стремлюсь; // Молчу, не вижу, не внимаю; // Тебе в забвенье предаюсь // И тайный призрак обнимаю. // Об нем в
пустыне слезы лью; // Повсюду он со мною бродит // И
мрачную тоску наводит // На душу сирую мою.
Книгохранилище замка Дукс, в Богемии. Темный,
мрачный покой. Вечный сон нескольких тысяч книг. Единственное огромное кресло с перекинутым через него дорожным плащом. Две свечи по сторонам настольного Ариоста зажжены только для того, чтобы показать — во всей огромности — мрак. Красный, в ледяной
пустыне, островок камина. Не осветить и не согреть. На полу, в дальнедорожном разгроме: рукописи, письма, отрепья. Чемодан, извергнув, ждет.
Долго сидел он неподвижен, склоняя голову на обе руки, по коим рассыпались его кудри, и в это время он, казалось, гармонировал и с мертвою тишиною
пустыни, и с
мрачною недвижностью монастыря, и с сухими, печальными растениями берегов Африки, и всего более с своею родиною — Египтом, который однажды жил, остановился на своих обелисках и пирамидах и стоит с замершей на устах немою речью иероглифов.