Неточные совпадения
Древний эллин, — говорит он, — всегда знал и испытывал страхи и ужасы бытия, ему всегда была близка страшная мудрость лесного
бога Силена.
И понятно, каким чуждым, — может быть, даже смешным, — должен был казаться
древнему эллину этот новый
бог, в основу служения себе полагавший именно безумие, и безумие это признававший священным. Как Пенфей в еврипидовых «Вакханках», гомеровский грек должен был видеть «великий позор для эллинов» в загоравшемся пожаре вакхических неистовствований. Но время было уже не то. И, как Тиресий Пенфею, это новое время могло бы ответить негодующему гомеровскому эллину...
Вот — тайная община просветленных учеников
древнего Орфея. Изнуренные постом, со строгими, скорбными лицами, в оливковых венках и льняных одеждах, сходятся они на тайные свои радения. Что там творится — из посторонних никто не знает. Какими-то таинственными обрядами верующие очищаются от земной скверны, стряхивают с себя греховные думы о ничтожных земных делах и в тихих молитвенных экстазах сливаются душою с великим страдальцем-богом.
Недаром называли Диониса «многообразным» и «многоликим»; недаром уже
древние писатели высказывали мнение, что под именем Диониса-Вакха существовало несколько совершенно различных
богов.
Более
древние изображения представляют Диониса почтенным мужем или старцем с длинною бородою, с величавым лицом. Но эти изображения мало характерны. На
бога перенесен уже готовый тип, по-видимому, созданный первоначально для Гермеса, и Диониса можно узнать только по его атрибутам — виноградной кисти, чаше или ветке плюща. В изображениях и этого типа
бог часто имеет совсем женский облик, благодаря женским одеждам, в которые он облечен; на голове его — женская лобная повязка, иногда даже женское покрывало.
Но ведь Дионис — именно
бог страдающий и растерзанный. Именно в «Рождении трагедии» мир представлялся Ницше сном и цветным дымом. «Истинно-сущее и Первоединое, — писал он, — как вечно-страждущее и исполненное противоречий, нуждается для своего постоянного освобождения в восторженных видениях, в радостной иллюзии». Слушая подобные речи «дионисического» Заратустры, мы готовы спросить так же, как
древний эллин по поводу трагедии...
Древний эллин оказался способным познать Диониса именно потому, что был таким «диссонансом»: он обладал «исключительно-болезненною склонностью к страданию» и «ужасающею глубиною миропонимания», открывавшею ему грозную мудрость лесного
бога Силена.
Жандармский ключ бежал по дну глубокого оврага, спускаясь к Оке, овраг отрезал от города поле, названное именем
древнего бога — Ярило. На этом поле, по семикам, городское мещанство устраивало гулянье; бабушка говорила мне, что в годы ее молодости народ еще веровал Яриле и приносил ему жертву: брали колесо, обвертывали его смоленой паклей и, пустив под гору, с криками, с песнями, следили — докатится ли огненное колесо до Оки. Если докатится, бог Ярило принял жертву: лето будет солнечное и счастливое.
Уж Гавриил с известием приятным // По небесам летит путем обратным. // Наперсника нетерпеливый бог // Приветствием встречает благодатным: // «Что нового?» — «Я сделал всё, что мог, // Я ей открыл». — «Ну что ж она?» — «Готова!» // И царь небес, не говоря ни слова, // С престола встал и манием бровей // Всех удалил, как
древний бог Гомера, // Когда смирял бесчисленных детей; // Но Греции навек погасла вера, // Зевеса нет, мы сделались умней!
Святых включали в заговоры, чтоб не смущать совести верующих, а под незнакомыми язычникам бесами народ, по наставлениям церковных пастырей, стал разуметь
древних богов своих.
Неточные совпадения
Господу
Богу помолимся, //
Древнюю быль возвестим, // Мне в Соловках ее сказывал // Инок, отец Питирим.
От
Бога китайцы еще дальше, нежели от царя. Последователи
древней китайской религии не смеют молиться небесным духам: это запрещено. Молится за всех богдыхан. А буддисты нанимают молиться бонз и затем уже сами в храмы не заглядывают.
— Та птица
Богом определенная для человека, а коростель — птица вольная, лесная. И не он один: много ее, всякой лесной твари, и полевой и речной твари, и болотной и луговой, и верховой и низовой — и грех ее убивать, и пускай она живет на земле до своего предела… А человеку пища положена другая; пища ему другая и другое питье: хлеб — Божья благодать, да воды небесные, да тварь ручная от
древних отцов.
В безрелигиозном сознании нового человечества
древние чаяния Царства Божьего смешались с чаяниями царства князя этого мира; обетования второго пришествия Христа затмились христианскими же обетованиями о пришествии земного
бога — врага Христова.
Древний змий соблазнял людей тем, что они будут как
боги, если пойдут за ним; он соблазнял людей высокой целью, имевшей обличие добра, — знанием и свободой, богатством и счастьем, соблазнял через женственное начало мира — праматерь Еву.