Неточные совпадения
Хотя Он нигде, но все чрез Него, а в Нем, как не существующем, ничто (ως μη δντι μηδέν) из всего, и напротив, все в Нем, как везде сущем; с другой стороны, чрез Него все, потому что Он сам нигде и наполняет все как всюду сущий» (S. Maximi Scholia in 1. de d. п., col. 204–205).], αΰτΟ δε ουδέν (и именно ουδέν, а не μηδέν), как изъятое из всего сущего (ως πάντων ύπερουσίως έξηρημένων), ибо оно выше всякого качества, движения, жизни, воображения, представления, имени, слов, разума, размышления, сущности,
состояния, положения, единения, границы, безграничности и всего существующего» (ib.) [Св. Максим комментирует эту мысль так: «Он сам есть виновник и ничто (μηδέν), ибо все, как последствие, вытекает из Него, согласно причинам как
бытия, так и небытия; ведь само ничто есть лишение (στέρησις), ибо оно имеет
бытие чрез то, что оно есть ничто из существующего; а не сущий (μη ων) существует чрез
бытие и сверхбытие (ΰπερεΐναι), будучи всем, как Творец, и ничто, как превышающий все (ΰπερβεβηκώς), а еще более будучи трансцендентным и сверхбытийным» (ιϊπεραναβεβηκώς και ύπερουσίως ων) (S.
Поэтому-то на пути от ничто к нечто, от небытия к
бытию, нет скачка или транценза, метафизического μετάβασις είς άλλο γένος, [Переход в другое
состояние (греч.).], не зияет hiatus, ибо и ничто, и что, — и
бытие, и небытие, одинаково есть
бытие в разных диалектических моментах его самоопределения.
Вообще
бытие этого мира «четырех элементов», im äusseren Principium [Во внешнем рождении (нем., лат.).], имеет преходящее и, так сказать, прекарное значение, он существует лишь до окончательного удаления Люцифера, а затем должно восстановиться первоначальное
состояние ангельской, небесной телесности.
У Гегеля на этот счет есть гениальная формула: «Dass es nichts giebt, das nicht ein Mittelzustand zwischen Seyn und Nichts ist»; и еще: das Werden ist das Verschwinden von Seyn in Nichts, und von Nichts in Seyn, und das Verschwinden von Seyn und Nichts überhaupt; aber es beruht gleich auf» dem Unterschiede derselben» [«Нет ничего такого, что не было бы промежуточным
состоянием между
бытием и ничто»….
Отсюда все, что порождает различие родов, видов, что создает разницы и свойства, все, что существует в возникновении, гибели, изменении и перемене, — есть не сущность, не
бытие, но
состояние и определение сущности и
бытия, а это последнее есть единый бесконечный, неподвижный субстрат, материя, жизнь, душа, истинное и доброе.
Но, с другой стороны, процесс миротворения есть, в глазах Шеллинга, и объективно-теогонический (как он многократно и определяет его), именно в нем получают
бытие, «напрягаются» (Spannung) «потенции» в Боге, которые, в
состоянии проявленности чрез мир, соответствуют трем ипостасям Св.
Однако субъективность времени в этом смысле вовсе не исключает онтологической и вполне объективной природы этого
состояния: время не кажется только, но оно есть и именно выражает тварное
бытие.
Мир не может вовсе не удаться, иначе говоря, тварный меон не может разложиться обратно в укон, потонуть в беспредельности — άπειρον, небытие не может волнами своими всплеснуть до неба и победить божественную силу, однако в силу свободы своей мир может задерживаться в
состоянии меональности, не достигая высшей степени
бытия.
Понятий абсолютно антиидейных и внесофийных нет и быть не может, ex nihilo nihil fit [Из ничего не происходит ничего (лат.).], и даже пустейшие и ничтожнейшие или ложные понятия суть паразиты, вырастающие на живом древе идей; но также не может быть и понятий вполне и безусловно софийных, ибо понятия рождаются из дискурсивного мышления, которое соответствует раздробленному
состоянию мира, сотканного из
бытия и небытия, и подлинно софийная идея не есть уже понятие мышления, но выходит за пределы разума (о чем ниже).
Конечно, и «чистый разум» софиен в своем основании, и он отражает свет Логоса, но он не имеет абсолютного значения, а есть
состояние, свойственное именно данному разрезу
бытия, и теряет свое значение по мере углубления в софийную основу мира.
Таковое же мы можем мыслить лишь в качестве предельного понятия, края
бытия, «тьмы кромешной», дна адова, метафизического ничто, но невозможно даже в мысли допустить, чтобы этой пустотой продырявлен был созданный Богом в Софии, хотя и извращенный в своем антисофийном
состоянии, мир.
Все это сотворено творческим словом Божиим, но уже не из ничего, а из земли, как постепенное раскрытие ее софийного содержания, ее идейной насыщенности [Св. Григорий Нисский развивает мысль о том, что в творении мира нужно различать два акта, — общее и частное творение, — «в начале» и в течение шести дней, причем общее творение соответствует созданию в уконемеона-матери
бытия, а второе — выявление всего, находившегося в
состоянии меональной аморфности.
И уже само это
бытие — небытие, как общее
состояние мироздания, есть метафизический грех, о котором сказано: мир во зле лежит.
Если чувственность, телесность мира не есть болезнь или субъективное только
состояние, но самостоятельная стихия
бытия, то пол не может остаться лишь внутри человека, но должен осуществиться и во плоти, раздвоиться в ней, чтобы, ощутив это раздвоение, двум стать «в плоть едину».
Это ее свойство по существу также не связано с теперешним греховным
состоянием человечества, ибо и в райском своем
состоянии человечество имело ту же основу
бытия в творческой свободе своей (благодаря чему и явилась возможность грехопадения).
Внутреннее противоречие, которым разъедается «серая магия», состоит в несоответствии его основы и фактического
состояния, — софийности его корня и антисофийности его
бытия.