Неточные совпадения
Духовный
мир внутри имеет вечное начало, а внешний временное; каждое имеет свое
рождение в себе; но вечноговорящее слово господствует над всем» (V, 11, § 10).
Вообще бытие этого
мира «четырех элементов», im äusseren Principium [Во внешнем
рождении (нем., лат.).], имеет преходящее и, так сказать, прекарное значение, он существует лишь до окончательного удаления Люцифера, а затем должно восстановиться первоначальное состояние ангельской, небесной телесности.
В ней отводится соответствующее место творчески-катастрофическим моментам бытия, каковыми являются в жизни отдельного лица его
рождение и смерть, а в жизни
мира — его сотворение и конец, или новое творение («се творю все новое».
С одной стороны, оно есть ничто, небытие, но, с другой — оно же есть основа этого становящегося
мира, начало множественности или метафизическое (а затем и трансцендентальное) место этого
мира, и в этом именно смысле Платон и определяет материю как «род пространства (το της χώρας), не принимающий разрушения, дающий место всему, что имеет
рождение» (52 а) [Ср. там же. С. 493.].
Новое
рождение, связанное с такими муками и опасностью для матери, есть не только искупление за греховность соединения, но и нормальный акт выведения душ, имеющих родиться в
мир Божий.
И радость этой встречи при
рождении, когда мгновенно загорается чувство матери и отца, не имеет на человеческом языке достойных слов, но так говорится о ней в Вечной Книге, в прощальной беседе Спасителя: «Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в
мир» (Ио. 16:21).
Оно сторожит человека ранее его
рождения, ибо вновь рождающийся уже попадает в зачумленную среду, вступает в
мир, обремененный больною наследственностью.
Иначе говоря, смерть, в которой Федоров склонен был вообще видеть лишь род случайности и недоразумения или педагогический прием, есть акт, слишком далеко переходящий за пределы этого
мира, чтобы можно было справиться с ней одной «регуляцией природы», методами физического воскрешения тела, как бы они ни были утонченны, даже с привлечением жизненной силы человеческой спермы в целях воскрешения или обратного
рождения отцов сынами (на что имеются указания в учении Федорова).
Не только от мира внешнего, от формы, он настоятельно требовал красоты, но и на мир нравственный смотрел он не как он есть, в его наружно-дикой, суровой разладице, не как на початую от
рождения мира и неконченую работу, а как на гармоническое целое, как на готовый уже парадный строй созданных им самим идеалов, с доконченными в его уме чувствами и стремлениями, огнем, жизнью и красками.
Неточные совпадения
— Как первую женщину в целом
мире! Если б я смел мечтать, что вы хоть отчасти разделяете это чувство… нет, это много, я не стою… если одобряете его, как я надеялся… если не любите другого, то… будьте моей лесной царицей, моей женой, — и на земле не будет никого счастливее меня!.. Вот что хотел я сказать — и долго не смел! Хотел отложить это до ваших именин, но не выдержал и приехал, чтобы сегодня в семейный праздник, в день
рождения вашей сестры…
Идея нового человека, нового Адама, нового
рождения есть христианская идея, ее не знал античный
мир.
Кто написал гениальную хулу на Христа «об Иисусе Сладчайшем и о горьких плодах
мира», кто почувствовал темное начало в Христе, источник смерти и небытия, истребление жизни, и противопоставил «демонической» христианской религии светлую религию
рождения, божественное язычество, утверждение жизни и бытия?
Он верит, что в
мире есть нечто высшее, нежели дикий произвол, которому он от
рождения отдан в жертву по воле рокового, ничем не объяснимого колдовства; что есть в
мире Правда и что в недрах ее кроется Чудо, которое придет к нему на помощь и изведет его из тьмы.
Спасение есть победа над первоисточником мировой испорченности, вырывание корней зла; спасение есть полное преобразование всего бытия,
рождение к новой жизни самой материи
мира.