В замкнутом субъективизме, имманентизме и психологизме неповинна поэтому даже и эта религия, как бы ни было скудно ее положительное учение о Боге [На это справедливо указывает Гартман, у которого вообще мы находим чрезвычайно отчетливую постановку проблемы религии в ее общей форме: он устанавливает, что «всякий объект религиозной функции есть бог; бог есть не научное, но
религиозное понятие; наука может заниматься им, лишь поскольку она есть наука о религии.
Неточные совпадения
Это положение есть не только аналитическое суждение, выведенное на основании рассмотрения
понятия религии, но вместе с тем и
религиозное синтетическое суждение a priori [Синтетические суждения a priori — в системе Канта такие суждения, которые увеличивают данное познание и при этом проистекают не из опыта, а из свойств человеческого мышления.].
Можно считать такое обожествление собирательного
понятия логическим фетишизмом и видеть в нем низшую ступень
религиозного сознания, но нельзя отвергать
религиозных черт, ему присущих.
Самобытность религии основана на том, что религия обладает своим способом опознания Божества, или органом трансцендентного, своим удостоверением или (если распространить на область
религиозной жизни
понятие опыта, как сделал это Джемс) своим особым опытом.
В первом смысле догмат есть формула, кристаллизующая в образах или
понятиях религиозное суждение.
Но догматическая формула есть только приблизительная, притом неизбежно односторонняя, в силу указанного своего происхождения, попытка выразить в
понятиях религиозное содержание.
Религиозные образы, реализующие и выражающие
религиозное содержание, представляют собою то, что обычно называют мифом. Мифу в религии принадлежит роль, аналогичная той, какая свойственна
понятию или суждению в теоретической философии: от его понимания зависит оценка религиозно-догматического сознания.
Догматическая формула есть попытка высказать содержание
религиозного мифа в слове, выразить его в
понятиях.
Она определяет ту его внешнюю границу, за которую невозможно отклоняться, но она отнюдь не адекватна догмату, не исчерпывает его содержания, и прежде всего потому, что всякая догматическая формула, как уже сказано, есть лишь логическая схема, чертеж целостного
религиозного переживания, несовершенный его перевод на язык
понятий, а затем еще и потому, что, возникая обычно по поводу ереси, — «разделения» (αϊρεσις — разделение), она преследует по преимуществу цели критические и потому имеет иногда даже отрицательный характер: «неслиянно и нераздельно», «одно Божество и три ипостаси», «единица в троице и троица в единице».
Несоответствие это есть следствие не только невыразимости в слове полноты
религиозного переживания, но и общей неадекватности
понятий тому, что они призваны здесь выражать.
Но это соображение имело бы силу лишь в том случае, если бы догматические
понятия были непосредственным орудием
религиозного познания; для такой цели
понятия были бы, конечно, негодным средством.
Но догматы и не притязают на это, они лишь констатируют факт откровения, уже совершившегося в
религиозном мифе, и только переводят на язык
понятий его содержание.
Опытное происхождение догмата, своего рода
религиозный эмпиризм, делая догмат неуязвимым для критики рассудочного познания, в то же время ведет к тому, что его выражение в
понятиях порождает противоречия и нелепицы с точки зрения рассудочного мышления.
Догмат есть сигнализация
понятиями того, что не есть
понятие, ибо находится выше логического мышления в его отвлеченности; в то же время он есть формула, выраженная в
понятиях, логическая транскрипция того, что дано в
религиозном опыте.
Если иметь в виду эту аксиоматическую или мифическую основу философствования, то философию можно назвать критической или идеологической мифологией, и излагать историю философии надо не как историю саморазвития
понятия (по Гегелю), но как историю
религиозного самосознания, поскольку оно отражается в критической идеологии.
Охотно допускают, что христианский художник может быть искренен в своих художественных исканиях не менее, чем художник, не избирающий тем
религиозных, почему же затрудняются допустить это же и относительно художника
понятий, т. е.
религиозного философа?
Если перевести этот основной и элементарный факт
религиозного сознания на язык
религиозной философии, мы тотчас же увидим, что перед нами явно противоречивое сочетание
понятий, приводящее к антиномии [Проблема антиномизма в мышлении наиболее радикально поставлена в книге свящ.
Интуиция тварности, имеющая столь первостепенное значение в религии, вообще с трудом переводится на язык
религиозной философии, ибо последней здесь приходится не «дедуцировать»
понятия, но давать лишь философский пересказ
религиозного переживания.
Неточные совпадения
Моя
религиозная драма прежде всего в том, что я очень мучительно переживаю обычные, ставшие ортодоксальными
понятия о Боге и об отношении Бога и человека.
Он —
религиозный психолог, и он хочет иметь дело не с логическими
понятиями, а с реальными фактами человеческого существования, он гораздо конкретнее Вл. Соловьева.
Это мне баба сказала, почти этими же словами, и такую глубокую, такую тонкую и истинно
религиозную мысль, такую мысль, в которой вся сущность христианства разом выразилась, то есть всё
понятие о боге как о нашем родном отце и о радости бога на человека, как отца на свое родное дитя, — главнейшая мысль Христова!
— И нравственности по Домострою [«Домострой» — русский письменный памятник XVI века, содержащий свод правил
религиозного, семейно-бытового и общественного поведения. «Домострой» стал символом домашнего деспотизма родителей, темных и отсталых
понятий.], вы думаете? Как бы не так, — возразил Салов, — вы знаете ли, что у многих из сих милых особ почти за правило взято: любить мужа по закону, офицера — для чувств, кучера — для удовольствия.
Тогда министр финансов сообщил будто бы обер-прокурору святейшего синода, что совершенное запрещение горячего вина, посредством сильно действующих на умы простого народа
религиозных угроз и клятвенных обещаний, не должно быть допускаемо, как противное не только общему
понятию о пользе умеренного употребления вина, но и тем постановлениям, на основании которых правительство отдало питейные сборы в откупное содержание.