Неточные совпадения
Православие не в том, чтобы отрицать мир в его подлинности, но в том, чтобы делать центром человечности обращенное к Богу, молитвенно пламенеющее
сердце, а не автономное мышление и не самоутверждающуюся волю: вне этого центра и мир перестает
быть космосом, творением и откровением Божиим, но становится орудием для искусителя, обольщающим кумиром.
Сердце готово
было разорваться от блаженства.
Мне казалось, — кажется и теперь, через много лет спустя, — что Бог и не хотел от меня легкого примирения, ибо я должен
был принять орудие в
сердце.
В своей статье В. И. Иванов писал: «То, что
есть религия, воистину родилось из «Ты», которое человек сказал в себе тому, кого ощутил внутри себя
сердцем…» (там же.
Бог
есть, вот что раздается в человеческом
сердце, бедном, маленьком, детском человеческом
сердце...
Ибо Бог опытно познается через молитву,
сердце которой
есть призывание Трансцендентного, именование Его, а Он как бы подтверждает это наименование, признает имя это Своим, не просто отзываясь на него, но и реально присутствуя в нем.
Вера
есть подвиг
сердца, верующей любви.
Она
есть высшая и последняя жертва человека Богу — собой, своим разумом, волей,
сердцем, всем своим существом, всем миром, всею очевидностью, и
есть подвиг совершенно бескорыстный, все отдающий и ничего не требующий.
Герои веры, религиозные подвижники и святые, обладали различными познавательными способностями, иногда же и со всем не
были одарены в этом отношении, и, однако, это не мешало их чистому
сердцу зреть Бога, ибо путь веры, религиозного ведения, лежит поверх пути знания [Вот какими чертами описывается религиозное ведение у одного из светильников веры.
С. 469, 481).], любовь и не может
быть неревнивой, хотя любовь, обращенная в ревность, лишается своей мягкости и нежности, становится требовательной и суровой [«Положи меня (говорит любовь), как печать, на
сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее — стрелы огненные; она — пламень весьма сильный.
Отсюда универсальное значение богослужения, культа во всякой религии, ибо его живая, реальная символика
есть не только средство для упражнения благочестия, но и
сердце религии, и око ее, — активное мифотворчество.
А наслаждение (Lust)
есть стянутая сила воли или Отца и
есть Его Сын,
сердце и седалище (Sitz), первое вечное начало в воле, и потому называется Сыном, что Он берет вечное начало в воле, самостягиванием воли.
Духа от Марии,
Сердца Церкви, и она же
есть идеальная душа твари, красота.
[
Было бы поучительно произвести внимательнейший анализ, как понимается этот догматический вопрос в православной литургике, чтобы услышать свидетельство не школьного богословия, но молитвенного
сердца, припадающего к Заступнице мира.
Ведь если только Данте сохранял верность
сердца к Беатриче, как он свидетельствует своей поэзией, то жена
была для него лишь наложницей, а стало
быть, и сам он, имея наложницу, постольку изменял заветам любви своей, — и ее образ
был бы, конечно, целостнее и чище без этой измены.
Авве Пафнутию, который считал себя уже совершенно свободным от плотских вожделений, ангел повелел произвести над собой следующее испытание: «Поди заключи в свои объятия нагую прекрасную девицу, и, если держа ее при себе, ты
будешь чувствовать, что покой
сердца твоего остается непоколебимым, и в плоти твоей не происходит мятежного волнения, тогда и видимый пламень
будет прикасаться к тебе тихо и безвредно…
«Ибо все, водимые Духом Божиим,
суть сыны Божий. Потому что вы не приняли Духа рабства, чтобы опять жить в страхе, но приняли духа усыновлений, которым взываем: Авва, Отче! Сей самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы — дети Божий» (Рим. 8:12-4). «А как вы сыны, то Бог послал в
сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: Авва, Отче!» (Гал. 4:3–6), а от небесного Отца «именуется всякое отечество на небесах и на земле» (Ефес. 3:15).
Но Мария, хотя и «
сердце Церкви», еще не
есть сама Церковь, которая в самобытном своем существе таинственно и прикровенно изображается в Песни Песней [Мистическое понимание Песни Песней, по которому в ней изображается жизнь Церкви, стало обычным у христианских писателей.
У безгрешного человека царило одно основное стремление, с которым согласованы
были все остальные: любить Отца волею, мыслью,
сердцем и познавать Его в мире.
Итак, по букве федоровский проект с его хозяйственным энтузиазмом «общего дела» должен
быть отвергнут, но как движение
сердца и воли, как молитва и вдохновение, он симптоматически важен и дорог.
В частности, и Четвероевангелие, исторической оболочкой своей представляющее предмет ученой гиперкритики,
есть Вечная Книга лишь для тех, кто изведал его живительную силу, припадая с открытым
сердцем к источнику воды живой.
Ибо истинно говорю вам: если кто скажет горе сей: поднимись и ввергнись в море и не усумнится в
сердце своем, но поверит, что сбудется по словам его,
будет ему, что ни скажет.
Нужно
было пережить всю горечь секуляризованной общественности и жгучую тоску религиозной безответности, нужно
было социологически прозреть, чтобы воочию увидать косную социальную материю и ощутить всю тяжесть ее оков, дабы зажглось в
сердцах первое чаяние ее просветления, встал новый вопрос к небу, и в человечестве послышался новый зов — к религиозной, общественности.
Неточные совпадения
Хлестаков. Прощайте, Антон Антонович! Очень обязан за ваше гостеприимство. Я признаюсь от всего
сердца: мне нигде не
было такого хорошего приема. Прощайте, Анна Андреевна! Прощайте, моя душенька Марья Антоновна!
Городничий. И не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не
быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на
сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Лука Лукич. Что ж мне, право, с ним делать? Я уж несколько раз ему говорил. Вот еще на днях, когда зашел
было в класс наш предводитель, он скроил такую рожу, какой я никогда еще не видывал. Он-то ее сделал от доброго
сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но, верите ли, что, даже когда ложишься спать, все думаешь: «Господи боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и
было довольно?..» Наградит ли оно или нет — конечно, в его воле; по крайней мере, я
буду спокоен в
сердце.
Средь мира дольного // Для
сердца вольного //
Есть два пути.