Неточные совпадения
В этом смысле
понятие безбожной религии содержит contradictio in adjecto [«Противоречие в
определении» (лат.) — логическая ошибка; напр.: «круглый квадрат».], внутренне противоречиво, ибо существо религии именно и состоит в опытном опознании того, что Бог есть, т. е. что над миром имманентным, данным, эмпирическим существует мир иной, трансцендентный, божественный, который становится в религии доступным и ощутимым: «религия в пределах только разума» [Название трактата И.
С. 861).]), отнюдь не представляет собой только отрицательного
понятия, но вполне подходит под наше общее
определение Божества.
Пара соотносительных
понятий «трансцендентное — имманентное» играет существеннейшую роль в
определении религии.
Можно, конечно, для обозначения этого чувства сочинить новый термин, но, нам кажется, в этом нет никакой нужды, ибо в своем предварительном и формальном
определении трансцендентное религии пока еще не отличается от трансцендентного философии: это больше логический жест, чем
понятие (каковым, впрочем, и неизбежно будет всякое логическое
понятие трансцендентного, т. е. того, что находится выше
понятий).], не принадлежит имманентному, — «миру» и «я», хотя его касается.
Поскольку содержанию веры свойственно качество объективности, постольку оно получает и атрибут универсальности и всечеловечности — кафоличности [«Кафолический, — по
определению П. А. Флоренского, — есть всеединый» (Флоренский П. А.
Понятие церкви в Священном Писании
Богословские труды.
Отсюда заключает Гегель, что и «самое скудное
определение непосредственного знания религии… не стоит вне области мышления… принадлежит мысли» (70) [В прим. 39 (стр. 419) А. Древе справедливо замечает: «Гегель забывает здесь, что бытие логики обозначает только чистое
понятие бытия, а не самое это бытие, что утверждение...
Идя этим путем, мы неизбежно приходим к апофатическому
определению, что на языке сущего Божество есть «подлинное ничто» [Св. Максим комментирует
понятие αυτό το ουδέν: «Что Бог есть ничто (ουδέν), надо понимать в том смысле, что Он ничто (μηδέν) из существующего, ибо выше всего виновник всего, почему богословы говорят, что Бог везде и нигде.
Единое, вселикое, безусловное НЕ, — абсолютное НЕ, — таково содержание отрицательного (апофатического) богословия Дионисия Ареопагита. И несмотря на явную близость с неоплатонизмом, он идет дальше и судит радикальней Плотина. Ибо, как мы уже знаем, Плотин, идя апофатическим путем, все еще оставляет
понятие единого как
определение абсолютного, между тем у Дионисия, в апофатическом аспекте, оно не есть ни единое, ни единство, но есть полное и окончательное НЕ-кто и НЕ-что.
Хотя он характеризует трансцендентное абсолютное с помощью каббалистического
понятия Эн-соф (мы знаем, как проблематично это
понятие, которое, однако, применяется Соловьевым без всякого пояснения), т. е. в терминах отрицательного богословия, но затем, неправомерно и без всяких объяснений приравнивая его к первой ипостаси, он дедуцирует рационально его отношение к миру, а следовательно, и их взаимное
определение [См. «Философские начала цельного знания» (Собр. соч., т. I, особенно стр.320–321, 347) и «Чтения о богочеловечестве» (т. III, 82 cл.).].
Отрицание всякого
определения и содержания, составляющее основу отрицательного
понятия, — отрицательность, как таковая, может иметь различную энергию и разное происхождение и смысл.
Здесь он тщательно освобождает
понятие материи от всякой качественности, установляя тем самым ее алогическую природу, противящуюся какому бы то ни было
определению в
понятиях.
Неточные совпадения
Чаще всего называют дружбу бескорыстным чувством; но настоящее
понятие о ней до того затерялось в людском обществе, что такое
определение сделалось общим местом, под которым собственно не знают, что надо разуметь.
От этих общих
понятий и
определений генерал перешел к частностям, то есть принялся разбирать пункт за пунктом все спорные вопросы уставной грамоты и те требования, какие были изложены в «бумаге».
— Теперь уж жертвы не потребую — не беспокойтесь. Я благодаря людям низошел до жалкого
понятия и о дружбе, как о любви… Вот я всегда носил с собой эти строки, которые казались мне вернейшим
определением этих двух чувств, как я их понимал и как они должны быть, а теперь вижу, что это ложь, клевета на людей или жалкое незнание их сердца… Люди не способны к таким чувствам. Прочь — это коварные слова!..
Этих слов было достаточно, чтобы расшевелить желчь в душе Боброва. Его всегда выводил из себя узкий, мещанский словарь Зиненок, с выражениями вроде: «Она его любит, но не уважает», «Она его уважает, но не любит». Этими словами в их
понятиях исчерпывались самые сложные отношения между мужчиной и женщиной, точно так же, как для
определения нравственных, умственных и физических особенностей любой личности у них существовало только два выражения: «брюнет» и «блондин».
Если внимательно присмотреться к
определению критики «судом» над авторами, то мы найдем, что оно очень напоминает то
понятие, какое соединяют с словом «критика» наши провинциальные барыни и барышни и над которым так остроумно подсмеивались, бывало, наши романисты.