Неточные совпадения
Религиозный опыт в своей непосредственности не есть
ни научный,
ни философский,
ни эстетический,
ни этический, и, подобно тому
как умом нельзя познать красоту (а можно
о ней только подумать), так лишь бледное представление
о опаляющем огне религиозного переживания дается мыслью.
Как бы
ни кичилась мудрость века сего; бессильная понять религию за отсутствием нужного опыта, за религиозной своей бездарностью и омертвением, те, которые однажды узрели Бога в сердце своем, обладают совершенно достоверным знанием
о религии, знают ее сущность.
В замкнутом субъективизме, имманентизме и психологизме неповинна поэтому даже и эта религия,
как бы
ни было скудно ее положительное учение
о Боге [На это справедливо указывает Гартман, у которого вообще мы находим чрезвычайно отчетливую постановку проблемы религии в ее общей форме: он устанавливает, что «всякий объект религиозной функции есть бог; бог есть не научное, но религиозное понятие; наука может заниматься им, лишь поскольку она есть наука
о религии.
Но эта неопределенность и алогичность религии есть совершенный nonsens, неосуществимая утопия, и
как ни воздерживается сам Шлейермахер от каких-либо высказываний
о предмете религии, но и у него неизбежно получается хотя минимальная и расплывчатая, но все-таки отнюдь не алогическая догматика, приближающая его то к Спинозе, то к пиетизму [Пиетизм (от лат. pietas — благочестие) — направление в религии, ставящее религиозное чувство выше религиозных учений.].
Т. 4. Ч. 1. С. 457–459.] «
о вере чистого разума» (
как ни противоречиво это словосочетание, ибо разум не верит, но доказывает, вера же, хотя и не противоразумна, но, так сказать, внеразумна).
«Доказательства» бытия Божия, каковы бы они
ни были, все от философии и лишь по недоразумению попадают в догматическое богословие, для которого Бог дан и находится выше или вне доказательств; в философии же, для которой Бог задан
как вывод или порождение системы, идея
о Нем приводится в связь со всеми идеями учения, существует лишь этой связью.
Но
как бы восхищенный и в энтузиазме покоится он в уединении, никуда не склоняясь и даже не обращаясь вокруг себя, стоя твердо и
как бы сделавширь неподвижностью (στάσις); и
о прекрасном не думает он, находясь уже выше прекрасного, выше хора добродетелей, подобный человеку, который проник в самое внутреннее святилище и оставил позади себя в храме изображения богов, и, лишь выходя из святилища, впервые встречает их, после внутреннего созерцания и обращения с тем, что не есть
ни образ,
ни вид, но сама божественная сущность; образы же, следовательно, были бы предметами созерцания второго порядка.
Αλλ' έ'κβιβάσαντες αι5τό πάσης ποιότητος — εν γαρ των εις την μακαριότητα αυτού και την ακραν εύδαιμονίαν fjv το ψιλήν ανευ χαρακτήρας την ΰπαρξιν καταλαμβάνεσθαι — την κατά το είναι μόνον φαντασίαν ένεδέξαντο, μη μορφώσαντες αυτό» (Сущее не сравнивают
ни с
какой идеен
о происшедшем, но, освободив его от всякого качества, — ибо одно только ответствовало бы высшему его блаженству и предельному счастью, — принимают его
как новое бытие без всякого качества, допускают относительно его только представление
о бытии, совершенно его не определяя...
Ни одно из этих речений, взятое в отдельности, не дает понятия
о Боге; все же вместе сказывают
о Нем
как о Вседержителе.
Одно ограничено, другое не имеет границ; одно объемлется своей мерой,
как того восхотела Премудрость Создателя, другое не знает меры; одно связано некоторым протяжением расстояния, замкнуто местом и временем, другое выше всякого понятия
о расстоянии: сколько бы кто
ни напрягал ума, столько же оно избегает любознательности» [Опров.
«Единый, безначальный, непостижимый, вполне имеющий всю мощь бытия, исключает всякую мысль
о времени и образе,
как недоступный
ни для кого и непознаваемый ничем из сущего в природных представлениях.
Так же не существует божественная природа
ни как род,
ни как форма,
ни как вид,
ни как частность,
ни как всеобщая или особенная сущность, но в то же время
о ней нысказывается все это, ибо лишь от нее это получает способность существования.
В сем состоянии не можем мы ничего
о Нем сказать, кроме что Он единственно Себе самому известен: понеже Он никакой твари,
какое бы имя она
ни имела, неизвестен иначе,
как только
как Он открывает себя самого в шаре Вечности, а вне шара и сверх оного, Он есть для всего сотворенного смысла вечное ничто, цело и совсем скрыт и
как бы в своей собственной неисследимой тайне завит и заключен; так что познание наше
о Нем вне бездонного шара мира Вечности есть более отрицательно, нежели утвердительно, то есть мы познаем более, что Он не есть, нежели что Он есть».
Бог постижим только в силу и меру своего откровения
о Себе: «Видел дух мой с радостным ужасом, что вне пределов сего вечного округа (шара Вечности) ничего не было,
как только бесконечное непостижимое Божество, без цели и пределов, и что вне сего шара Вечности ничего не можно было
о самом Боге
ни видеть,
ни познавать, кроме только отрицательного познания, то есть что Он не есть» (гл. V, § 6).
Безусловное НЕ отрицательного богословия не дает никакого логического перехода к
какому бы то
ни было ДА положительного учения
о Боге и мире: архангел с огненным мечом антиномии преграждает путь человеческому ведению, повелевая преклониться пред непостижимостью в подвиге веры.
«
О сущности, принимающей всякие тела, следует сказать, что она всегда остается тождественной (ταύτη ν), потому что она
ни в
каком случае не выступает из своей способности (δυνάμεως).
Так
как сущность неделима и проста… стало быть,
ни в
каком случае земля не может рассматриваться
как часть сущности, солнце —
как часть субстанции, так
как она неделима; не позволительно говорить
о части в субстанции, так же,
как нельзя говорить, что часть души — в руке, другая в голове, но вполне возможно, что душа в той части, которая является головой, что она есть субстанция части или находится в той части, которая есть рука.
В Евангелии говорится, что
о конце мира не знает никто, кроме Отца Небесного (
ни даже Сын,
как причастный человечеству).
Плотин пытался ответить на этот же вопрос тоже не спекулятивным, но религиозно-мистическим учением
о εν и эманации его лучей в материю:
как бы
ни относиться к религиозной ценности такого построения, но философской убедительности и оно не имеет (хотя оно нередко и принималось за философское).
Идеи — тела конкретно окачествованы и
ни в
каком смысле не повторяют друг друга: каждая идея ощущает себя по-своему, т. е. имеет индивидуальное тело, есть телесная энтелехия [Говоря
о телесности, мы обсуждаем лишь общефилософскую сторону вопроса, оставляя без внимания разные «планы» телесности.
Говорить в отношении к трансцендентному Абсолютному
о телесности, в
какой бы то
ни было степени утонченности и одухотворенности, было бы и кощунством, и недомыслием.
Для всякого, думаю, понятно, что сие разуметь должно, не относя к первообразу, ибо
о Христе Иисусе,
как говорит Апостол, несть мужеский пол,
ни женский.
Насколько нельзя допустить в вечности или абсолютном
какого бы то
ни было процесса, протекающего во времени, нового становления и возникновения, настолько же невозможно говорить и
о теогоническом процессе, ибо в Боге все предвечно сверх — есть, и в отношении к твари и для твари возможна лишь теофания.
Неточные совпадения
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами! не дадите
ни слова поговорить
о деле. Ну что, друг,
как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Хлестаков. Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите
о злодеях или
о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты
какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет
ни копейки.
Потом свою вахлацкую, // Родную, хором грянули, // Протяжную, печальную, // Иных покамест нет. // Не диво ли? широкая // Сторонка Русь крещеная, // Народу в ней тьма тём, // А
ни в одной-то душеньке // Спокон веков до нашего // Не загорелась песенка // Веселая и ясная, //
Как вёдреный денек. // Не дивно ли? не страшно ли? //
О время, время новое! // Ты тоже в песне скажешься, // Но
как?.. Душа народная! // Воссмейся ж наконец!
Кто видывал,
как слушает // Своих захожих странников // Крестьянская семья, // Поймет, что
ни работою //
Ни вечною заботою, //
Ни игом рабства долгого, //
Ни кабаком самим // Еще народу русскому // Пределы не поставлены: // Пред ним широкий путь. // Когда изменят пахарю // Поля старозапашные, // Клочки в лесных окраинах // Он пробует пахать. // Работы тут достаточно. // Зато полоски новые // Дают без удобрения // Обильный урожай. // Такая почва добрая — // Душа народа русского… //
О сеятель! приди!..
Простаков. От которого она и на тот свет пошла. Дядюшка ее, господин Стародум, поехал в Сибирь; а
как несколько уже лет не было
о нем
ни слуху,
ни вести, то мы и считаем его покойником. Мы, видя, что она осталась одна, взяли ее в нашу деревеньку и надзираем над ее имением,
как над своим.