Неточные совпадения
Т. 5. С. 296).], и в то же время оно притязает на объективность и общезначимость своих оценок, что и приводит Канта к постановке вопроса: «как возможны синтетические суждения a priori в области эстетики?» Художественный вкус поэтому становится у Канта «Vermögen» [Способность,
возможность, сила (нем.).] и рассматривается как аналогичная
разуму способность a priori оценивать сообщаемость (Muttheilbarkeit) чувств, которые связаны с данным представлением (без посредства понятия) (160) [«Вкус можно было бы даже определить как способность суждения о том, чему наше чувство придает всеобщую сообщаемостъ без посредства понятия» (Кант И. Соч...
Признаются за такие, которым действительно присущи объекты, так как практический
разум неизбежно нуждается в существовании этих объектов для
возможности своего, и притом практически безусловно необходимого, объекта высшего блага и через это дает теоретическому
разуму право предполагать их.
Следовательно, это не есть расширение познания о данных сверхчувственных предметах, но расширение теоретическою
разума и его познания по отношению к сверхчувственному вообще, поскольку это побуждает нас допустить, что есть такие предметы, хотя мы и не имеем
возможности определить их точнее, значит расширить наше познание об объектах.
Здесь они становятся имманентными и конститутивными, так как это основы
возможности того, чтобы сделать действительным необходимый объект чистого практического
разума (высшее благо).
Для Евномия, как мы уже знаем, не представлялось сомнения в
возможности адекватного, исчерпывающего познания божественной сущности помощью понятий («имен»), и главным таким понятием являлась «нерожденность» [«Подобно малолетним и по-детски, попусту занимаясь невозможным, как бы в какой-нибудь детской ладони, заключают непостижимое естество Божие в немногих слогах слова: нерожденность, защищают эту глупость и думают, что Божество толико и таково, что может быть объято человеческим
разумом одно наименование» (Творения иже во святых отца нашего св. Григория Нисского, т. VI. М., 1864, стр.299.
Философские споры его состояли в том, что он отвергал
возможность разумом дойти до истины; он разуму давал одну формальную способность — способность развивать зародыши, или зерна, иначе получаемые, относительно готовые (то есть даваемые откровением, получаемые верой).
Неточные совпадения
Не только рассудок, но и
разум не мог бы открыть
возможность познания истины, это делает исключительно дух.
Конечно, и то правда, что, подписывая на пьяной исповеди Марьи Алексевны «правда», Лопухов прибавил бы: «а так как, по вашему собственному признанию, Марья Алексевна, новые порядки лучше прежних, то я и не запрещаю хлопотать о их заведении тем людям, которые находят себе в том удовольствие; что же касается до глупости народа, которую вы считаете помехою заведению новых порядков, то, действительно, она помеха делу; но вы сами не будете спорить, Марья Алексевна, что люди довольно скоро умнеют, когда замечают, что им выгодно стало поумнеть, в чем прежде не замечалась ими надобность; вы согласитесь также, что прежде и не было им
возможности научиться уму —
разуму, а доставьте им эту
возможность, то, пожалуй, ведь они и воспользуются ею».
Разум, мысль на конце — это заключение; все начинается тупостью новорожденного;
возможность и стремление лежат в нем, но, прежде чем он дойдет до развития и сознания, он подвергается ряду внешних и внутренних влияний, отклонений, остановок.
Особенно благодаря тому, что Русская Церковь отстаивала ранний католицизм в борьбе с его врагами — папизмом и протестантизмом, а также благодаря тому, что она не отрицала
разум, как это делала Римская Церковь, и не допускала при этом
возможности появления заблуждений, которые могут отсюда возникать, как это происходит в протестантизме — она единственная способна стать посредником, что, впрочем, должно быть сделано единственной основой науки в России — и самими русскими».
Шеллинг и Вл. Соловьев больше признавали
разум, чем Спенсер и Милль, чем Коген и Авенариус, и они же больше признавали
возможность чудесного.