Неточные совпадения
Православие не в том, чтобы отрицать
мир в его подлинности, но в том, чтобы делать центром человечности обращенное к
Богу, молитвенно пламенеющее сердце, а не автономное мышление и не самоутверждающуюся волю: вне этого центра и
мир перестает быть космосом, творением и откровением Божиим, но становится орудием для искусителя, обольщающим кумиром.
Соединить же правду того и другого, Найти не «синтез», но жизненное единство, в живом опыте познать
Бога в
мире, а
мир в
Боге — это предельная задача религиозного сознания, поставленная его историей.
Но, чувствуя
Бога, человек тем самым ощущает себя в «
мире», другими словами, для него открывается основная религиозная антитеза, неизменно сопровождающая религиозную жизнь, — противоположность
Бога и
мира.
И в этом свете по-иному является этот
мир, получается совершенно другой вкус, новое ощущение бытия — чувствование
мира как удаленного от
Бога, но вместе с тем от Него зависящего.
В душе человеческой появляется сознание неабсолютности и внебожественности, а следовательно, относительности и греховности своего бытия, но одновременно зарождается и стремление освободиться от «
мира», преодолеть его в
Боге; другими словами, вместе с религиозным самосознанием в человеке родится и чувство зла, вины, греха, отторженности от
Бога, а равно и потребность спасения и искупления.
Подняться из плена
мира к
Богу, из порабощенности в царство свободы — такую жажду пробуждает в душе всякая религия, и тем глубже, чем выше и совершеннее она сама.
Мир утрачивает свою безусловность и свою единственность: над
миром и в
мире есть
Бог, такова радостная весть всякой религии.
Бога, конечно, не физическим органом слуха, но слышал сердцем, всем существом своим, и слово Божие звучало громче, чем все громы
мира, убедительнее и достовернее, чем все его разумение...
Итак, в религиозном переживании дано — и в этом есть самое его существо — непосредственное касание
мирам иным, ощущение высшей, божественной реальности, дано чувство
Бога, притом не вообще, in abstracto, но именно для данного человека; человек в себе и чрез себя обретает новый
мир, пред которым трепещет от страха, радости, любви, стыда, покаяния.
В этом смысле понятие безбожной религии содержит contradictio in adjecto [«Противоречие в определении» (лат.) — логическая ошибка; напр.: «круглый квадрат».], внутренне противоречиво, ибо существо религии именно и состоит в опытном опознании того, что
Бог есть, т. е. что над
миром имманентным, данным, эмпирическим существует
мир иной, трансцендентный, божественный, который становится в религии доступным и ощутимым: «религия в пределах только разума» [Название трактата И.
На пути оккультного познания, как и всякого познания вообще, при постоянном и бесконечном углублении в область божественного, в
мире нельзя, однако, встретить
Бога, в этом познании есть бесконечность — в религиозном смысле дурная, т. е. уводящая от
Бога, ибо к Нему не приближающая.
Трансцендентное в самом общем смысле, т. е. превышающее всякую меру человеческого опыта, сознания и бытия, вообще «этого
мира», дано в первичном религиозном переживании, поскольку в нем содержится чувство
Бога, — это есть основная музыка религии.
Эту основную полярность религиозного сознания, напряженную противоположность трансцендентного и имманентного, можно выражать в разных терминах: «
Бог и
мир», «
Бог и природа», «
Бог и человек», «
Бог и я» и под<обное>.
Между
миром и
Богом лежит абсолютное, непреодолимое для
мира расстояние, которое, если и преодолевается, то незакономерно, прерывно, свободно, чудесно, благодатно.
Бог, как Трансцендентное, бесконечно, абсолютно далек и чужд
миру, к Нему нет и не может быть никаких закономерных, методических путей, но именно поэтому Он в снисхождении Своем становится бесконечно близок нам, есть самое близкое, самое интимное, самое внутреннее, самое имманентное в нас, находится ближе к нам, чем мы сами [Эту мысль с особенной яркостью в мистической литературе из восточных церковных писателей выражает Николай Кавасила (XIV век), из западных Фома Кемпийский (О подражании Христу).
Однако только опознанное в религиозном опыте Трансцендентное, сущее выше
мира, открывает глаза на трансцендентное в
мире, другими словами, лишь непосредственное чувство
Бога дает видеть божественное в
мире, познавать
мир как откровение Божие, научает в имманентном постигать трансцендентное, воспринимать
мир как
Бога, становящегося и открывающегося.
Логика религиозного сознания требует, чтобы
Бог был найден как безусловный не-мир, а
мир как безусловный не-Бог, чтобы затем узреть
мир в
Боге и
Бога в
мире.
Человек делает в ней усилие выйти за себя, подняться выше себя: в молитве Трансцендентное становится предметом человеческого устремления как таковое, именно как
Бог, а не
мир, не человек, как нечто абсолютно потустороннее.
Не надо притом смешивать с молитвой ее теософических суррогатов: «концентрации, медитации, интуиции», которые все-таки имеют дело не с
Богом, но с
миром, погружают человека не в Трансцендентное, но в имманентное, божественным хотят подменить
Бога, — обман или самообман.
Она и сама в этом смысле есть, до известной степени, выражение греховного отпадения
мира от
Бога, ущербленного богосознания.
Лишь в царстве будущего века, когда «
Бог будет всяческая во всех» [«Да будет
Бог все во всем» (1 Кор. 15:28).], станет более имманентен
миру, нежели в этом веке, а потому и самая возможность религии, в значении ее как ущербленного богосознания, упразднится, лишь тогда человеческой свободе уже не дано будет знать или не знать
Бога, верить или не верить в Него.
Итак, вера имеет две стороны: субъективное устремление, искание
Бога, религиозная жажда, вопрос человека, и объективное откровение, ощущение Божественного
мира, ответ
Бога.
«Залоги» и гарантии ей не нужны, они противоречили бы ее существу, ибо она хочет
Бога, любит только
Бога, отвергается
мира, т. е. всего данного, ради неданного, трансцендентного.
Она есть высшая и последняя жертва человека
Богу — собой, своим разумом, волей, сердцем, всем своим существом, всем
миром, всею очевидностью, и есть подвиг совершенно бескорыстный, все отдающий и ничего не требующий.
Это не метод познания с его верной, рассчитанной поступью, это безумие для
мира сего, и его хочет
Бог.
И этот незримо совершающийся в душе жертвенный акт, непрерывная жертва веры, которая говорит неподвижной каменной горе: ввергнись в море, и говорит не для эксперимента, а лишь потому, что не существует для нее эта каменность и неподвижность
мира, — такая вера есть первичный, ничем не заменимый акт, и лишь он придает религии ореол трагической, жертвенной, вольной отдачи себя
Богу.
Отсюда известное воззрение Гегеля, выраженное им уже в «Феноменологии духа», что философия выше религии, ибо для нее в совершенной и адекватной форме логического мышления ведомы тайны
Бога и
мира, точнее, она и есть самосознание
Бога.
Для теософического гностицизма, для «(ieisteswissenschaft» [Науки о духе (нем.) — термин В. Дильтея и неокантианцев.], принципиально познаваемо все,
Бог и
мир, так же как и для гегельянства.
Следует различать между расширением нашего опыта, открывающим нам новые
миры (безразлично, будет ли это
мир, изучаемый телескопом или же астральным ясновидением), и его прорывом, которым является соприкосновение с началом, трансцендентным
миру, т. е. с
Богом.
Общение с существами иных
миров, если оно действительно возможно и совершается, само по себе может не только не приближать к
Богу, но, напротив, даже угашать и душе религиозную веру.
Итак, которые удостоились увидеть зараз всеми вместе чувствами, как одним из многих чувств, сие всеблагое, которое и единое есть и многое, поелику есть всеблагое, те, говорю, поелику познали и каждодневно познают разными чувствами единого чувства разные вместе блага, как единое, не сознают во всем сказанном никакого различия, но созерцание называют ведением, и ведение созерцанием, слух зрением, и зрение слухом» (Слова преп. Симеона Нового Богослова. I, 475).], хотя бы и оккультного, «мудрости века сего» [«Ибо мудрость
мира сего есть безумие пред
Богом» (1 Кор. 3:19).].
Но она не есть знание и познавание ни
мира, ни
Бога; такое знание она лишь признает, не отождествляя себя с ним» (36).
Мы не притязаем иметь
Бога в чувстве иначе, чем через впечатления, возбужденные в нас
миром, и только в этой форме я мог говорить о Нем… тот, кто это отрицает, с точки зрения своего чувства и переживания будет безбожником» (102, ср. далее 103).
«Обычное представление о
Боге как отдельном существе вне
мира и позади (?)
мира не исчерпывает всеобщего предмета религии и есть редко чистая и всегда недостаточная форма выражения религиозного сознания…
«Порождай лишь в себе сообразное долгу настроение, и ты познаешь
Бога и, тогда как для ближних своих ты будешь представляться еще в чувственном
мире, для себя самого ты окажешься в вечной жизни» [J. G. Fichte. Die philosophischen Schriften zum Atheismusstreit.
Бог не есть трансцендентное, как многие себе представляют, он есть имманентное, т. е. трансцендентное, ставшее содержанием разума (нем.).] в некоторой догматической определенности, то, очевидно, должен быть мост, оба
мира соединяющий; должны быть письмена, которыми начертываются божественные откровения, и язык, на котором они могут быть высказаны.
Христианину надлежит верить, что в языческом
мире хотя и живо ощущалась потребность в таинстве, ибо она не устранима из религии по самому ее существу, и хотя она утолялась по-своему [Об этом см. ниже в отделе III.], но не было таинств истинных, «питающих в жизнь вечную», которые могли явиться лишь в христианстве, после воплощения Бога-Слова, давшего Свою Плоть и Кровь в живот вечный.
О
Боге приходится говорить в числовых, временных, пространственных определениях, принадлежащих нашему эмпирическому
миру.
Мышление в его самодостоверности есть предмет веры для философии, мышление для нее достовернее
Бога и достовернее
мира, ибо и
Бог, и бытие взвешиваются, удостоверяются и поверяются мышлением.
Мышление есть Абсолютное в философии, тот свет, в котором логически возникает и
мир, и
Бог.
Философия не есть мудрость
мира, но познание не-мирового (Nichtweltlichen), не познание внешней меры, эмпирического бытия и жизни, но знание того, что вечно, что есть
Бог и что проистекает из его натуры…
Человеческий разум, сознание своей сущности есть разум вообще, божественное в человеке, а дух, насколько он есть дух
Бога, не есть дух над звездами, за пределами
мира, но
Бог присутствует вездесущно и как дух во всех духах.
Выражение, что
Бог правит
миром как разум, было бы неразумно, если бы мы не принимали, что оно относится и к религии и что божественный дух действует в определении и образовании последней…
Всякая напряженность имманентного и трансцендентного, познающего и познаваемого, человека и божества, «снимается», преодолевается божественным монизмом, свободным от обособления
мира и человека: логика — это «
Бог всяческая во всех».
Объект религии,
Бог, есть нечто, с одной стороны, совершенно трансцендентное, иноприродное, внешнее
миру и человеку, но, с другой, он открывается религиозному сознанию, его касается, внутрь его входит, становится его имманентным содержанием.
Бог абсолютно возвышается над человеком, «во свете живет неприступном, которого никто не видел из людей и видеть не может» [Неточная цитата из Первого послания к Тимофею св. апостола Павла (6:16).], и в то же время бесконечно уничижается, снисходит к
миру, являет себя
миру, вселяется в человека («приидем и обитель у него сотворим» [Ин. 14:23.]).
Абсолют, который был бы только премирен или трансцендентен
миру, не был бы
Богом для человека, оставаясь для него совершенно нейтральным, равнозначащим чистому ничто.
Бог же, который стал бы совершенно имманентен, и только имманентен, не был бы
Богом, это был бы человек или
мир, взятый в своей последней глубинности.
Иначе говоря, Абсолютное трансцендентное полагает Себя
Богом, а следовательно, принимает в Себя различение
Бога и
мира, и в нем человека.
Бог есть для человека или, шире, для
мира.