Неточные совпадения
Бородкин врезался мне в память на долгие годы и так восхищал меня обликом, тоном, мимикой и всей повадкой Васильева, что я в Дерпте, когда начал играть как любитель,
создавал это лицо прямо по Васильеву. Это был единственный в своем роде бытовой актер, способный на самое разнообразное творчество лиц из всяких слоев общества: и комик и почти трагик, если верить
тем, кто его видал в ямщике Михаиле из драмы А.Потехина «Чужое добро впрок не идет».
И в
то же время писательская церебрация шла своим чередом, и к четвертому курсу я был уже на один вершок от
того, чтобы взять десть бумаги, обмакнуть перо и начать писать, охваченный назревшим желанием что-нибудь
создать.
Только что сошел в преждевременную могилу А.Е.Мартынов, и заменить его было слишком трудно: такие дарования родятся один — два на целое столетие. Смерть его была
тем прискорбнее, что он только что со второй половины 50-х годов стал во весь рост и
создал несколько сильных, уже драматических лиц в пьесах Чернышева, в драме По-техина «Чужое добро впрок не идет» и, наконец, явился Тихоном Кабановым в «Грозе».
"Однодворец"после переделки, вырванной у меня цензурой Третьего отделения, нашел себе сейчас же такое помещение, о каком я и не мечтал! Самая крупная молодая сила Александрийского театра — Павел Васильев — обратился ко мне. Ему понравилась и вся комедия, и роль гарнизонного офицера, которую он должен был
создать в ней. Старика отца,
то есть самого"Однодворца", он предложил Самойлову, роль старухи, жены его, — Линской, с которой я (как и с Самойловым) лично еще не был до
того знаком.
А
тем временем мой земляк и товарищ Балакирев, приобретая все больше весу как музыкальный деятель, продолжал вести скромную жизнь преподавателя музыки,
создал бесплатную воскресную школу, сделался дирижером самых передовых тогдашних концертов.
Какой контраст с
тем, что мы видим (в последние 20 лет в особенности) в карьере наших беллетристов. Все они начинают с рассказов и одними рассказами
создают себе громкое имя. Так было с Глебом Успенским, а в особенности с Чеховым, с Горьким и с авторами следующих поколений: Андреевым, Куприным, Арцыбашевым.
Театры так оживились и потому, что Наполеон III декретом 1864 года (стало, всего за полтора года до моего приезда в Париж) уничтожил казенную привилегию и
создал"свободу театров",
то есть сделал
то, что император Александр III у нас к 1882 году для обеих наших столиц.
Другой обломок
той же романтической полосы театра, но в более литературном репертуаре, Лаферрьер, еще поражал своей изумительной моложавостью, явившись для прощальных своих спектаклей в роли дюмасовского"Антони", молодого героя, которую он
создал за тридцать лет перед
тем. Напомню, что этот Лаферрьер играл у нас на Михайловском театре в николаевское время.
После
того как он сделал из газеты"Presse"самый бойкий орган (еще в
то время, как его сотрудницей была его первая жена Дельфина), он в последние годы империи
создал газету"Liberte"и в ней каждый день выступал с короткой передовой статьей, где была непременно какая-нибудь новая или якобы новая идея.
Народ
создал и свой особый диалект, на котором венцы и до сих пор распевают свои песни и пишут пьесы. Тогда же был и расцвет легкой драматической музыки, оперетки, перенесенной из Парижа, но получившей там в исполнении свой особый пошиб. Там же давно, уже с конца XVIII века, создавался и театр жанрового, местного репертуара, и
та форма водевиля, которая начала называться"Posse".
Хорошая и доступная музыка входила сейчас же в ваш обиход, совсем не так, как в тогдашнем Париже. И легкий жанр сценической музыки Вена
создала еще до
того, как Париж пустил в ход оффенбаховскую оперетку.
Чего-нибудь в таком роде по игре и репертуару не
создала до сих пор ни одна из европейских столиц, не исключая и Парижа. Только в Италии не переводились народные театры и репертуар на местных диалектах — венецианском, ломбардском, пьемонтском, неаполитанском. Они не только не падают, а теперь, в начале XX века, добиваются даже всемирной известности, как
те сицилийские труппы с их capi-comici (директорами комических театров), которые доезжают даже до наших столиц.
Желание закрепить на своих страницах
тот или другой характерный для своего времени тип увлекало Боборыкина из области творчества в слишком реальное и откровенное фотографирование, что
создавало ему подчас больших недоброжелателей.
Перед Лушей протянулся длинный ряд воспоминаний, как Раиса Павловна готовила ее к балу, как с замиравшим сердцем следила за ее первыми успехами, как старалась выдвинуть ее на первый план, с тактикой настоящей великосветской женщины, и как наконец
создала то, чем теперь Луша пользуется. Одной красоты и молодости мало для женщины, а нужна еще выдержка, такт, известная оригинальная складка, что и было разработано в Луше той же Раисой Павловной.
Неточные совпадения
Но происшествие это было важно в
том отношении, что если прежде у Грустилова еще были кое-какие сомнения насчет предстоящего ему образа действия,
то с этой минуты они совершенно исчезли. Вечером
того же дня он назначил Парамошу инспектором глуповских училищ, а другому юродивому, Яшеньке, предоставил кафедру философии, которую нарочно для него
создал в уездном училище. Сам же усердно принялся за сочинение трактата:"О восхищениях благочестивой души".
«Послушайте, Максим Максимыч, — отвечал он, — у меня несчастный характер: воспитание ли меня сделало таким, Бог ли так меня
создал, не знаю; знаю только
то, что если я причиною несчастия других,
то и сам не менее несчастлив; разумеется, это им плохое утешение — только дело в
том, что это так.
— А пан разве не знает, что Бог на
то создал горелку, чтобы ее всякий пробовал! Там всё лакомки, ласуны: шляхтич будет бежать верст пять за бочкой, продолбит как раз дырочку, тотчас увидит, что не течет, и скажет: «Жид не повезет порожнюю бочку; верно, тут есть что-нибудь. Схватить жида, связать жида, отобрать все деньги у жида, посадить в тюрьму жида!» Потому что все, что ни есть недоброго, все валится на жида; потому что жида всякий принимает за собаку; потому что думают, уж и не человек, коли жид.
Сколько сцен, сколько сладостных эпизодов
создал он в воображении на эту соблазнительную и игривую
тему, отдыхая в тиши от дел!
Обнаженное лицо его совершенно утратило черту, придававшую ему сходство со множеством
тех суздальских лиц, которые, сливаясь в единое лицо,
создают образ неискоренимого, данного навсегда русского человека.