Неточные совпадения
Все, что тогда было поживей умом и попорядочнее, мужчины и женщины, по-своему шло вперед, читало, интересовалось и событиями на Западе, и всякими выдающимися фактами внутренней жизни, подчинялось, правда, общему гнету сверху, но не всегда мирилось с ним, сочувствовало
тем, кто «пострадал», значительно было подготовлено к
тому движению, которое началось после Крымской войны,
то есть всего три года после
того, как мы вышли из гимназии и превратились в студентов.
Каким образом, спрошу я, могли народиться
те носители новых идей и стремлений, какие изображались Герценом, Тургеневым и их сверстниками в 40-х годах, если бы во всем тогдашнем культурном слое уже не имелось налицо элементов такого
движения? Русская передовая беллетристика торопилась выбирать таких носителей идей; но она упускала из виду многое, что уже давно сложилось в характерные стороны тогдашней жизни, весьма и весьма достойные творческого воспроизведения.
Если бы за все пять лет забыть о
том, что там, к востоку, есть обширная родиной что в ее центрах и даже в провинции началась работа общественного роста, что оживились литература и пресса, что множество новых идей, упований, протестов подталкивало поступательное
движение России в ожидании великих реформ, забыть и не знать ничего, кроме своих немецких книг, лекций, кабинетов, клиник,
то вы не услыхали бы с кафедры ни единого звука, говорившего о связи «Ливонских Афин» с общим отечеством Обособленность, исключительное тяготение к
тому, что делается на немецком Западе и в Прибалтийском крае, вот какая нота слышалась всегда и везде.
Чубинский водил приятельство с Аполлоном Григорьевым, еще когда
тот состоял одним из редакторов"Русского слова"графа Кушелева-Безбородко. Покровского я помню уже перед самым уличным
движением в сентябре.
В
ту"историческую"зиму едва ли не в одном
движении по воскресным школам сказался пульс либерального Петербурга… да и оно должно было стихнуть после разных полицейских репрессий.
Из Дерпта я приехал уже писателем и питомцем точной науки. Мои семь с лишком лет ученья не прошли даром. Без всякого самомнения я мог считать себя как питомца университетской науки никак не ниже
того уровня, какой был тогда у моих сверстников в журнализме, за исключением, разумеется, двух-трех, стоящих во главе
движения.
Родился ли он драматургом — по преимуществу? Такой вопрос может показаться странным, но я его ставил еще в 70-х годах, в моем цикле лекций"Островский и его сверстники", где и указывал впервые на
то, что создатель нашего бытового театра обладает скорее эпическим талантом. К сильному (как немцы говорят,"драстическому") действию он был мало склонен. Поэтому большинство его пьес так полны разговоров, где много таланта в смысле яркой психики действующих лиц, но мало
движения.
Если прикинуть теперешний аршин к тогдашнему общественному"самосознанию",
то окажется, что тогда не нашлось бы и одной десятой
того количества людей и старых и молодых, участвующих в
движении, какое бросилось на борьбу к осени 1905 года.
Тогда только и проявился во всех сферах мысли, творчества и общественного
движения антагонизм двух поколений, какого русская жизнь до
того еще не видывала.
Этим было решительно все проникнуто среди
тех, кого звали и"нигилистами".
Движение стало настолько же разрушительно, как и созидательно. Созидательного, в смысле нового этического credo, оказывалось больше.
То, что потом Чернышевский в своем романе"Что делать?"ввел как самые характерные черты своих героев, не выдуманное, а только разве слишком тенденциозное изображение, с разными, большею частию ненужными разводами.
И мы в редакции решили так, что я уеду недель на шесть в Нижний и там, живя у сестры в полной тишине и свободный от всяких тревог, напишу целую часть
того романа, который должен был появляться с января 1865 года. Роман этот я задумывал еще раньше. Его идея навеяна была тогдашним общественным
движением, и я его назвал"Земские силы".
Тут звучала не одна узкопатриотическая жилка, а вспоминались дни великих событий и всемирной славы
того города, откуда пошло в Европу великое освободительное
движение.
Я, конечно, согласился. И это был действительно Гамбетта — легендарный герой освободительного
движения, что-то вроде французского Гарибальди,
тем более что он попал даже в военные министры во время своего турского"сидения". О знакомстве с Гамбеттой (оно продолжалось до 80-х годов) я поговорю дальше; а теперь доскажу о моих драматических экскурсиях.
Но можно уже получить довольно верное представление об этой второй столице мира, если считать законной претензию Парижа быть первой. И тогда же я сразу увидал, что по грандиозным размерам и такому же грандиозному
движению Лондон занимал, конечно, первое место, особенно рядом с тогдашним Парижем — элегантным, привлекательным, центральным для материка Европы, но гораздо менее внушительным и обширным. А с
тех пор Лондон еще разросся до населения (с пригородами) в семь миллионов жителей.
Кто в первый раз попадал в City на одну из улиц около Британского банка,
тот и сорок один год назад бывал совершенно огорошен таким
движением. И мне с моей близорукостью и тогда уже приходилось плохо на перекрестках и при перехождении улиц. Без благодетельных bobby (как лондонцы зовут своих городовых) я бы не ушел от какой-нибудь контузии, наткнувшись на дышло или на оглобли.
Тогда русский эмигрант или вообще ищущий участия в революционном
движении не нашел бы себе надлежащей почвы. Парижское студенчество, как я уже заметил, тогда (
то есть в период 1865–1868 годов) не занималось ни подпольным, ни явным
движением. Но общий дух делался все-таки более оппозиционным.
Свои экскурсии по Лондону я распределил на несколько отделов. Меня одинаково интересовали главные течения тогдашней английской жизни, сосредоточенные в столице британской империи: политика,
то есть парламент, литература, театр, философско-научное
движение, клубная и уличная жизнь, вопрос рабочий, которым в Париже я еще вплотную не занимался.
Наружность Ледрю казалась в молодости эффектной, а тут передо мной был плотный, пожилой француз, с лицом и повадкой, я сказал бы, богатого рантье. Узнав, что я долго жил среди парижской учащейся молодежи, он стал говорить, что студенты, вместо
того чтобы ходить по балам и шантанам, готовились бы лучше к революционному
движению.
Общий наш разговор у Луи Блана шел по-французски. Морлей объяснялся на этом языке свободно. После завтрака мы пошли гулять по набережной, и вот тут Морлей стал меня расспрашивать о
том русском
движении, которое получило уже и в Европе кличку"нигилизма".
А
та, настоящая биржа, куда лились все артерии Лондона и City с его еще не виданным мною
движением, давала чувство матерьяльной мощи, которая, однако, не могла залечить две зияющие раны британской культуры: проституцию, главное, пролетариат, которого также нельзя было видеть в Париже в таких подавляющих размерах.
А
то движение в искусстве и его толковании, которому толчок дал Рёскин (и тогда уже довольно известный), все прерафаэлистское
движение с Росетти и его единомышленниками — расцвело несколько позднее, а тогда еще ни в интеллигенции, ни в светских салонах не слышно было призывов к новым воззрениям на область красоты.
Главное ядро составляли тогда бельгийские и немецкие представители рабочих коопераций и кружков. В Брюсселе
движение уже давно назревало. Немцы еще не были тогда
тем, чем они стали позднее, после войны 1870 года. Трудно было и представить себе тогда,
то есть в конце 60-х годов, что у них социал-демократическая партия так разовьется и даст через тридцать с небольшим лет чуть не сто депутатов в рейхстаг.
Я знал, что Бург-театр находился тогда под управлением Лаубе, драматурга и беллетриста, считавшегося первым знатоком театра, одним из"могикан"германского литературного
движения 40-х годов, сверстника Гуцкова, к
тому времени уже составившего специальную историю Бург-театра.
Всего чаще мы отправлялись в
тот политический клуб, о котором я упомянул выше, я садился на балкон, пил всякие прохладительные (особенно замороженный апельсинный сок — naranjade gelade), смотрел на уличное
движение и разговаривал с
теми, кого приводил неутомимый Наке и от кого мы тут же узнавали самые свежие новости.
В А.И. чуялось что-то гораздо ближе к нам, что-то более демократическое и знакомое нам, несмотря на
то, что он был на целых 6 лет старше Тургенева и мог быть, например, свободно моим отцом, так как родился в 1812, а я в 1836. Но что особенно, с первой же встречи, было в нем знакомое и родное нам — это
то, что в нем так сохранилось дитя Москвы, во всем: в тембре голоса, в интонациях, самом языке, в живости речи, в
движениях, в мимической игре.
Я стал ему возражать, ставя вопрос так, что, каким бы на оценку тогдашней эмиграции ни оказался Александр Иванович, все-таки эти господа и он — величины несоизмеримые и можно многое простить ему в личных недостатках за
то, что он сделал для
того движения, без которого и его тогдашние обличители из эмиграции пребывали бы в обывательском равнодушии к судьбам родины и полной безвестности.
В Вене я во второй раз испытывал под конец тамошнего сезона
то же чувство пресноты. Жизнь привольная, удовольствий всякого рода много, везде оживленная публика, но нерва, который поддерживал бы в вас высший интерес, — нет, потому что нет настоящей политической жизни, потому что не было и своей оригинальной литературы, и таких
движений в интеллигенции и в рабочей массе, которые давали бы ноту столичной жизни.
Русский гнет после восстания 1862–1863 годов чувствовался и на улицах, где вам на каждом шагу попадался солдат, казак, офицер, чиновник с кокардой, но Варшава оставалась чисто польским городом, жила бойко и даже весело, проявляла все
тот же живучий темперамент, и весь край в лице интеллигенции начал усиленно развивать свои производительные силы, ударившись вместо революционного
движения в
движение общекультурное, что шло все в гору до настоящего момента.
Очень резкой перемены не было ни в характере зрелищ и увеселений, ни в уличном
движении, ни в физиономии публики. После пятилетнего житья в столицах мира наша"ингерманландская"столица не могла уже производить на вас прежнего обаяния. Все казалось тусклее, серее, ординарнее, без
той печати своеобразия, к которой приучили.
Воздух 60-х годов отошел уже в даль истории. После выстрела Каракозова чувствовалась скорее реакция, чем настоящее"поступательное"
движение. Власть затягивала повода, но все-таки тогда еще нельзя было похерить
то, что только что было даровано: гласный суд и земские учреждения или университетский устав 1863 года. Поэтому и в остальной жизни, если и не было подъема 60-х годов,
то все-таки в интеллигентной сфере произошло неизбежное расширение разных видов культурной работы.
Вообще
тот сезон ничем не выделялся в смысле новых
движений в тогдашней интеллигенции.
Тогда-то и произошел крутой переворот в его судьбе. Из артиллерийского полковника и профессора академии он очутился в ссылке, откуда и бежал за границу, но это сделалось уже после
того, как я вернулся в Петербург в январе 1871 года. В идеях и настроениях Лаврова произошло также сильное
движение влево, и он из теоретического мыслителя, социолога и историка философии превратился в ярого врага царизма, способного испортить служебную карьеру и рисковать ссылкой.
Опять — несколько шагов назад, но
тот эмигрант, о котором сейчас пойдет речь, соединяет в своем лице несколько полос моей жизни и столько же периодов русского литературного и общественного
движения. Он так и умер эмигрантом, хотя никогда не был ни опасным бунтарем, ни вожаком партии, ни ярым проповедником «разрывных» идей или издателем журнала с громкой репутацией.
Он наметил
движение, как бы желая подойти ко мне и протянуть мне руку, но я уклонился и сделал вид, что не узнал его. И тогда мне сразу и так ярко представился вагон и он посреди своих амазонок, вспомнился его тон вместе с самодовольной игрой физиономии; а также
тот жаргон, какому он научил своих почитательниц, всех этих барынек и барышень, принявших добровольно прозвища Машек, Сонек и Варек.
Эта парижская эмиграция была только первая ласточка
того наплыва русских нелегальных, какие наводнили Латинский квартал в Третью республику, в особенности с конца 80-х годов, а потом — после взрыва нашего революционного
движения 1905 года.
Это так соответствовало не только его темпераменту, выражавшемуся в быстрых
движениях, восклицаниях, горячих спорах, но и в
том, что его беседа, когда дело касалось его искренних убеждений или годами сложившихся мнений, отличалась, если можно так выразиться, особенною взрывчатостью.