Неточные совпадения
Отречение от разума
мира сего — безумие в Боге есть высший подвиг
свободы, а не рабство и мракобесие: отречением от малого разума, преодолением ограниченности логики обретается разум большой, входит в свои права Логос.
Поэтому дело спасения не было делом насилия над человеком: человеку предоставлена
свобода выбора, от него ждут подвига веры, подвига вольного отречения от разума этого
мира и от смертоносных сил этого
мира во имя разума большого и сил благодатных и спасающих.
Вера в воскресение есть акт
свободы, свободного избрания, свободной любви к Христу и, вместе с тем, акт отречения от своей ограниченности и ограниченности
мира.
Учение об эманации отрицает и лицо Творца и лицо творимых, отрицает
свободу и самостоятельность творения.] все живое пребывает в божественном плане космоса, до времени и до
мира совершается в идеальном процессе божественной диалектики.
Древний змий соблазнял людей тем, что они будут как боги, если пойдут за ним; он соблазнял людей высокой целью, имевшей обличие добра, — знанием и
свободой, богатством и счастьем, соблазнял через женственное начало
мира — праматерь Еву.
Свобода должна быть возвращена человечеству и
миру актом божественной благодати, вмешательством самого Бога в судьбы мировой истории.
Промысел Божий и откровение Божие в
мире — не насилие над человечеством, а освобождение человечества от рабства у зла, возвращение утерянной
свободы, не формальной
свободы от совершенного бытия (
свободы небытия), а материальной
свободы для совершенного бытия (свободного бытия).
Силой божественной любви Христос возвращает
миру и человечеству утраченную в грехе
свободу, освобождает человечество из плена, восстанавливает идеальный план творения, усыновляет человека Богу, утверждает начало богочеловечности, как оно дано в идее космоса.
Вопрос о
свободе религиозной, о
свободе совести, такой жгучий и больной вопрос, ставится коренным образом ложно в современном
мире.
Свободу совести защищает безрелигиозный, холодный к вере
мир как формальное право, как одно из прав человека и гражданина;
мир же церковный, охраняющий веру, слишком часто и легко
свободу совести отрицает и религиозной
свободы боится.
Враги и попиратели
свободы в христианском
мире всегда впадают в язычество или юдаизм.
Когда снимается бремя
свободы, распятая правда не может уже быть воспринята, она становится видимой вещью, царством этого
мира.
Мир не мог еще существовать без принуждения и закона, он не родился еще для благодатной жизни в порядке
свободы и любви.
Человек принужден жить разом в церкви и в государстве, потому что он принадлежит к двум
мирам, к
миру благодатной
свободы и к
миру природной необходимости.
Но религиозный смысл мирового процесса в том и заключается, что
свобода побеждает необходимость, благодать побеждает закон,
мир сверхприродный побеждает
мир природный.
В душе
мира совершается сдвиг в сторону царства
свободы и благодати.
Вне церковного сознания всегда остается власть эволюционного натурализма, не ведающего
свободы, хотя бы и расширенного до других планетных
миров.
Теософия не видит той вины, которая связана с бездонной тайной
свободы,
свободы сверхприродной, не вмещающейся ни в какую эволюцию, хотя бы и эволюцию иных
миров.
Не любит романский
мир свободы, он любит только домогаться ее; силы на освобождение он иногда находит, на свободу — никогда. Не печально ли видеть таких людей, как Огюст Конт, как Прудон, которые последним словом ставят: один — какую-то мандаринскую иерархию, другой — свою каторжную семью и апотеозу бесчеловечного pereat mundus — fiat justicia! [пусть погибнет мир, но да свершится правосудие! (лат.)]
Он восклицает: «Не будет
миру свободы, пока все религиозное, политическое не превратится в человеческое, простое», и «Мало ненавидеть корону, надобно перестать уважать и фригийскую шапку; мало не признавать преступлением оскорбления величества, надобно признавать преступлением salus populi [Благо народа (лат.).]».
Неточные совпадения
Поклонник славы и
свободы, // В волненье бурных дум своих, // Владимир и писал бы оды, // Да Ольга не читала их. // Случалось ли поэтам слезным // Читать в глаза своим любезным // Свои творенья? Говорят, // Что в
мире выше нет наград. // И впрямь, блажен любовник скромный, // Читающий мечты свои // Предмету песен и любви, // Красавице приятно-томной! // Блажен… хоть, может быть, она // Совсем иным развлечена.
— Он говорит, что внутренний
мир не может быть выяснен навыками разума мыслить
мир внешний идеалистически или материалистически; эти навыки только суживают, уродуют подлинное человеческое, убивают
свободу воображения идеями, догмами…
«Нет. Конечно — нет. Но казалось, что она — человек другого
мира, обладает чем-то крепким, непоколебимым. А она тоже глубоко заражена критицизмом. Гипертрофия критического отношения к жизни, как у всех. У всех книжников, лишенных чувства веры, не охраняющих ничего, кроме права на
свободу слова, мысли. Нет, нужны идеи, которые ограничивали бы эту
свободу… эту анархию мышления».
Думать в этом направлении пришлось недолго. Очень легко явилась простая мысль, что в
мире купли-продажи только деньги, большие деньги, могут обеспечить
свободу, только они позволят отойти в сторону из стада людей, каждый из которых бешено стремится к независимости за счет других.
Это очень неприятно удивило его, и, прихлебывая вино, он повторил про себя: «
Миру служить — не хочет, себе — не умеет», «
свобода — бесцельность».