Неточные совпадения
Свобода от реакций на «мир» и от оппортунистических приспособлений к «миру»
есть великое завоевание духа.
Ибо изначальный грех и
есть рабство, несвобода духа, подчинение диавольской необходимости, бессилие определить себя свободным творцом, утеря себя через утверждение себя в необходимости «мира», а не в
свободе Бога.
Выход из рабства в
свободу, из вражды «мира» в космическую любовь
есть путь победы над грехом, над низшей природой.
Наступают времена в жизни человечества, когда оно должно помочь само себе, сознав, что отсутствие трансцендентной помощи не
есть беспомощность, ибо бесконечную имманентную помощь найдет человек в себе самом, если дерзнет раскрыть в себе творческим актом все силы Бога и мира, мира подлинного в
свободе от «мира» призрачного.
Свобода от «мира»
есть соединение с подлинным миром — космосом.
Космический, подлинный мир
есть преодоление «мира»,
свобода от «мира», победа над «миром».
Поэтому,
будучи монистом и имманентистом в последней глубине мистического опыта, веря в божественность мира, во внутреннюю божественность мирового процесса, в небесность всего земного, в божественность лика человеческого, я в пути утверждаю расщепление, дуализм
свободы и необходимости, Бога, божественной жизни и «мира», мировой данности, добра и зла, трансцендентного и имманентного.
Научность
есть лишь одно из выражений утери
свободы творческого духа.
Заветной целью философии всегда
было познание
свободы и познание из
свободы.
Подчинение философии науке
есть подчинение
свободы необходимости.
Научная философия
есть порабощенная философия, отдавшая свою первородную
свободу во власть необходимости.
Неволя у мировой данности, обязательная для науки, для философии
есть падение и измена познавательной воле к
свободе.
Философия
есть искусство познания в
свободе через творчество идей, противящихся мировой данности и необходимости и проникающих в запредельную сущность мира.
Философия всегда боролась за
свободу своего творческого акта, всегда
была искусством познания и постоянно испытывала рабскую зависимость от необходимости, к которой приспособлялась путем научности.
История философского самосознания и
есть арена борьбы двух устремлений человеческого духа — к
свободе и к необходимости, к творчеству и к приспособлению, к искусству выходить за пределы данного мира и к науке согласовать себя с данным миром.
Если истина в том, что мир
есть необходимость, а не
свобода, что в мире нет смысла, то бесчестно и бессовестно отворачиваться от этой истины и выдумывать несуществующую
свободу и смысл, признавать истиной то, чего хочешь.
Но ведь доказательство
есть лишь одно из выражений власти необходимости над
свободой человеческого духа.
Наукообразная философия хотела бы, чтобы все
было доказываемо и ничто не
было избираемо, чтобы во всем
была необходимость, а не
свобода.
В философии самое истинное, наиболее творчески прорывающееся через необходимость к
свободе, через бессмыслицу к смыслу,
быть может, наименее доказанное.
Само давящее омертвение природы, отрицать которое нет возможности, должно
быть понято из ложно направленной
свободы живого.
Человек должен
был быть отпущен на
свободу в природный мир, и человеческая жизнь должна
была быть секуляризирована.
Но благоустройство и благоденствие человека на земле, отворачивающееся от неискоренимого трагизма человеческой жизни,
есть отрицание человека как существа, принадлежащего к двум мирам, как сопричастника не только природного царства необходимости, но и сверхприродного царства
свободы.
Антропологический религиозный переворот в мире
есть поворот в космосе от природной необходимости к человеческой
свободе.
Наука и искусство, право и государство, социальная справедливость и
свобода, половая любовь, техника — все то, чем живет современный человек и от чего не может отречься, должно
быть евангельски оправдано для того, кто ищет Христовой правды.
Творчество
есть дело богоподобной
свободы человека, раскрытие в нем образа Творца.
Актом своей всемогущей и всеведущей воли захотел Творец ограничить свое предвидение того, что раскроет творческая
свобода человека, ибо в этом предвидении
было бы уже насилие и ограничение
свободы человека в творчестве.
Должно
быть осознание того, как много в «культуре» от необходимости, а не от
свободы, от приспособления, а не от творчества.
Третье антропологическое откровение, в котором раскрывается творческая тайна человека,
есть последняя
свобода человека.
Тот, кто трусливо отказывается от страшного бремени последней
свободы, тот не может
быть обращен к Христу Грядущему, тот не уготовляет Его второго пришествия.
И новым лишь падением человека
было бы ожидание и требование, чтобы сам Бог за него совершил этот переход, чтобы творческое откровение совершалось не по внутренней
свободе человека, а по одной внешней помощи Божьей.
Так, напр., дарвинизм
есть пассивно-послушное описание факторов рабской необходимости в природном бытии без прозрения скрытой за этой необходимостью
свободы творящего.
[ «Всякий человеческий труд, заключающий какую-либо долю изобретательности, всякий произвольный акт, заключающий долю
свободы, всякое движение организма, проявляющее его самопроизвольность, — вносит в мир нечто новое» (фр.).] Ho Бергсон подчеркивает, что творческое развитие не
есть создание новых вещей, а лишь нарастание действия (с.
Мир «сей» и
есть болезнь бытия, плен, его падшее состояние, частичная утеря им
свободы и подчинение внешней необходимости.
С точки зрения детерминизма
свобода есть «ничто», она выходит из детерминированного ряда, она ничем не обусловлена, рожденное из нее не вытекает из предшествующих причин, из «чего-то».
Тайна творчества
есть тайна
свободы.
В творческой
свободе есть неизъяснимая и таинственная мощь созидать из ничего, недетерминированно, прибавляя энергию к мировому круговороту энергии.
Но рационализация
свободы есть уже детерминизм, так как отрицает бездонную тайну
свободы.
[ «
Свобода вкоренена во Тьме, и в своем темном желании, как и в светлом желании, она связана с вечной волей Тьмы; и Тьма связана со Светом
свободы и не может ничего достичь, когда обращается к желанию самому по себе и действует как Тьма в самой себе; из этих двух, как и из темного ощущения, а также и из Света, т. е. свободного желания, исходящего из ощущения, возникнет в ощущении молния как первоогонь: тогда
Свобода раскроется в ощущении, но ощущение постигает ее через страх, поскольку видна она лишь как молния; и так как
Свобода непостижима и словно бы Ничто, и к тому же
есть вне и до всякого ощущения, и не имеет основы, то не может ее ощущение ни постичь, ни удержать и лишь покоряется оно
Свободе, и
Свобода соединяет свою темную самость и Сущность и правит с воспринятым беспокойством во Тьме, во Тьме непостижимой» (нем.).]].
Но
свобода не
есть отрицательное предельное понятие, лишь указующее границу, которой нельзя рационально переступить.
Свобода не
есть только отрицание необходимости и детерминированности.
Свобода не
есть царство произвола и случая в отличие от царства закономерности и необходимости.
Свобода не
есть только порождение духовных явлений из предшествующих духовных явлений в том же существе.
Свобода есть положительная творческая мощь, ничем не обосновываемая и не обусловливаемая, льющаяся из бездонного источника.
Свобода есть мощь творить из ничего, мощь духа творить не из природного мира, а из себя.
Свобода в положительном своем выражении и утверждении и
есть творчество.
Свобода была для него лишь оправданием моральной ответственности, а не оправданием творчества.
Свобода не может
быть рационализирована, она не поддается познанию рассудочными категориями, но в ней живет божественный разум.
Отрицательное сознание своей
свободы как произвола и
есть падение, грех.
Свобода, осознанная исключительно формально, без цели и содержания,
есть ничто, пустота, небытие.
Свобода в грехопадении и
была такой отрицательной, формальной
свободой, пустотой, небытием,
свободой для
свободы, т. е.
свободой «от», а не
свободой «для».