Неточные совпадения
Думая о своей жизни, я прихожу к тому заключению,
что моя жизнь не была жизнью метафизика
в обычном
смысле слова.
Леонардо да Винчи говорит,
что половые органы так уродливы,
что род человеческий прекратился бы, если бы люди не впадали
в состояние одержимости (не помню точно выражения, но таков
смысл).
Но обозревая свой духовный путь, я должен сказать,
что у меня не было того,
что называют
в точном
смысле обращением (conversion).
Это объясняется тем,
что такого рода искание истины есть
в известном
смысле и нахождение истины, такого рода обращение к
смыслу жизни есть проникновение
смыслом.
Я поверил,
что жизнь имеет высший
смысл, но
в этой вере не было ничего догматического.
Философия нового времени, начиная с Декарта, была
в известном
смысле более христианской,
чем средневековая схоластическая философия.
То,
что я называю революционным закалом личности
в моей молодости, по своим моральным и психологическим последствиям шире и глубже революционности
в собственном
смысле слова.
Отвращение к тому,
что называется «буржуазностью», не только
в социальном, но и
в духовном
смысле, всегда было моим двигателем.
Мережковские всегда имели тенденции к образованию своей маленькой церкви и с трудом могли примириться с тем,
что тот, на кого они возлагали надежды
в этом
смысле, отошел от них и критиковал их идеи
в литературе.
Я, очевидно, был «мистическим анархистом»
в другом
смысле, и тип мистического анархиста того времени мне был чужд, Я и сейчас мистический анархист
в том
смысле,
что Бог для меня есть прежде всего свобода и Освободитель от плена мира, Царство Божье есть царство свободы и безвластия.
Во времена моей марксистской молодости один довольно культурный марксист немецкой формации мне говорил с укором,
что,
в сущности, я человек религиозный,
что у меня есть потребность
в оправдании
смысла жизни и
в вечности.
В известном
смысле можно сказать,
что историческое христианство создано церковью, религиозным коллективом как социологическим феноменом.
Эпиграфом своей книги «
Смысл творчества» я взял из Ангелуса Силезиуса: «Ich weiss dass ohne mich Gott nicht ein Nu kann leben, werd ich zu nicht, er muss von Noth den Geist aufgeben» [«Я знаю,
что без меня Бог не может прожить ни одного мгновения, превратись я
в ничто, он, лишившись меня, испустит дух» (нем.).].
Рассказанное
в Евангелии несовершенным человеческим языком приобретает для меня значение, определяющее мою судьбу, полно для меня
смысла не потому,
что я усваиваю Евангелие извне, как извне данное откровение, а потому,
что раскрываю, расшифровываю
в нем центральные события духа, мистерию духа.
Я, конечно, модернист, но
в том
смысле,
что признаю возможность творческого процесса
в христианстве, возможность новизны.
И каждый раз с пронизывающей меня остротой я ощущаю,
что существование мира не может быть самодостаточным, не может не иметь за собой
в еще большей глубине Тайны, таинственного
Смысла.
Победу Христа над смертью они понимали не
в смысле воскресения мертвых, а
в смысле достигнутого эмпирического бессмертия,
в том
смысле,
что смерти нет для уверовавших во Христа.
Одиночек-богоискателей было даже больше,
чем сектантов
в собственном
смысле слова.
В них был гностический элемент
в том
смысле,
что спасение зависело от знания истины.
Традиционные книги о духовной жизни обыкновенно дают ответ на этот вопрос
в том
смысле,
что после переживания греховности и недостоинства человека наступает просветление благодатью.
Но
в «
Смысле творчества» я уже выразил основную для меня мысль,
что творчество есть творчество из ничего, то есть из свободы.
Я вообще антиэволюционист
в том
смысле,
что признаю прерывность, связанную с вторжением
в мировой процесс свободы, и отрицаю непрерывность, как выражение детерминизма.
В известном
смысле можно было бы сказать,
что любовь к творчеству есть нелюбовь к «миру», невозможность остаться
в границах этого «мира».
Но так называемые классические
в смысле совершенства продукты творчества,
в сущности, всегда говорят о мире ином,
чем эта мировая действительность, и упреждают преображение мира.
Русские гораздо более социабельны (не социальны
в нормирующем
смысле), более склонны и более способны к общению,
чем люди западной цивилизации.
Это значило,
что меня находили слишком терпимым к большевизму, не одержимым маниакальной ненавистью к русской революции, слишком широким
в смысле привлечения «левых» течений.
Дух времени, обоготворенный Гегелем,
в сущности, всегда заключает
в себе обманное и злое начало, потому
что время
в известном
смысле есть обман и зло.
Из книг другого типа: «Судьба человека
в современном мире», которая гораздо лучше формулирует мою философию истории современности,
чем «Новое средневековье», и «Источники и
смысл русского коммунизма», для которой должен был много перечитать по русской истории XIX века, и «Русская идея».
Мысль необходимо изрекать, человек должен совершать этот акт, но
в известном
смысле остается верным,
что «мысль изреченная есть ложь».
В этом
смысле моя философия более экзистенциальна,
чем философия Гейдеггера или Ясперса.
Поразительно,
что люди с такой легкостью подчиняются преподносимому им
смыслу, не имеющему,
в сущности, никакого отношения к их неповторимой индивидуальной судьбе.
Уже
в своей книге «
Смысл творчества», совсем по-иному,
чем Н. Федоров, и независимо от него, я высказал мысли о творчески-активном понимании Апокалипсиса.
Парадокс моего существования
в том,
что, будучи асоциален и антисоциален
в одном
смысле,
в другом
смысле я был очень социален, так как стремился к социальной правде и справедливости, к социальному освобождению, к братской общности людей.
И своеобразие было
в том,
что я не могу быть назван
в обычном
смысле «индивидуалистом» и
что я всегда критиковал «индивидуализм».
Я вижу
смысл искусства
в том,
что оно переводит
в иной, преображенный мир.