Неточные совпадения
Поэзия Пушкина, в которой есть райские звуки, ставит очень глубокую
тему, прежде всего
тему о
творчестве.
Пушкин утверждал
творчество человека, свободу
творчества, в
то время как на другом полюсе в праве
творчества усомнятся Гоголь, Л. Толстой и другие.
Но основной русской
темой будет не
творчество совершенной культуры, а
творчество лучшей жизни.
Тема о смысле жизни, о спасении человека, народа и всего человечества от зла и страдания преобладала над
темой о
творчестве культуры.
У
того же Лермонтова была уже русская драма
творчества — сомнение в его религиозной оправданности —
Другой русский гений, Достоевский, помешан на страдании и сострадании, это основная
тема его
творчества.
Святоотеческая антропология была ущербна, в ней не было соответствия истине христологической, не было
того, что я назвал христологией человека в своей книге «Смысл
творчества».
Но были люди, которым было свойственно сильное чувство греха, которым не была чужда русская социальная
тема и которые обнаружили гениальное
творчество.
Прелесть, обаяние толстовского художественного
творчества связаны с
тем, что он изображает двойную жизнь: с одной стороны, жизнь его героев в обществе с его условностями, в цивилизации, с ее обязательной ложью, с другой стороны,
то, что думают его герои, когда они не стоят перед обществом, когда они поставлены перед тайной бытия, перед Богом и природой.
Он был из
тех, которые скрывают себя в своем умственном
творчестве, а не раскрывают себя, как, например, раскрывал себя Достоевский со всеми своими противоречиями.
По-настоящему предметом философии должно было бы быть не бытие вообще, а
то, чему и кому бытие принадлежит, т. е. сущее [См. мою еще не напечатанную книгу «
Творчество и объективизация.
Эта
тема о свободе есть основная
тема «Легенды о Великом Инквизиторе», вершины
творчества Достоевского.
Тема о человеке и о
творчестве связана с
темой о свободе.
Моя
тема о
творчестве, близкая ренессансной эпохе, но не близкая большей части философов
того времени, не есть
тема о
творчестве культуры, о
творчестве человека в «науках и искусстве», это
тема более глубокая, метафизическая,
тема о продолжении человеком миротворения, об ответе человека Богу, который может обогатить самую божественную жизнь.
Вместе с
тем я раскрывал трагедию человеческого
творчества, которая заключается в
том, что есть несоответствие между творческим замыслом и творческим продуктом; человек творит не новую жизнь, не новое бытие, а культурные продукты.
Человек, личность, свобода,
творчество, эсхатологически-мессианское разрешение дуализма двух миров — таковы мои основные
темы.
То было очень интересное и напряженное время, когда для наиболее культурной части интеллигенции раскрывались новые миры, когда души освобождались для
творчества духовной культуры.
До того смякла, понизилась жизнь, что даже административное творчество покинуло нас.
То творчество, которое обязательно переходит через весь петербургский период русской истории. По крайней мере, после лучезарного появления на арене административной деятельности контрольных чиновников, удостоверявших, что так называемая «современная ревизия отчетностей» должна удовлетворить самых требовательных русских конституционалистов, я просто ни на каких новых административных пионеров указать не могу.
В строе русской души есть противление
тому творчеству, которое создает дурно-бесконечную, буржуазно-серединную культуру, есть жажда творчества, которое создает новую жизнь и иной мир.
Если искупление обращено к одному аспекту Христа, к Сыну Божьему, страдающему и жертвенному,
то творчество должно быть обращено к другому аспекту Христа, к Сыну Божьему, прославленному и могучему.
Неточные совпадения
Его увлекал процесс писанья, как процесс неумышленного
творчества, где перед его глазами, пестрым узором, неслись его собственные мысли, ощущения, образы. Листки эти, однако, мешали ему забыть Веру, чего он искренно хотел, и питали страсть,
то есть воображение.
Я все время имею в виду не демократические программные требования и задания, которые заключают в себе некую правду и справедливость, а
тот дух отвлеченной демократии,
ту особую общественную метафизику и мораль, в которой преобладает внешнее над внутренним, агитация над воспитанием, притязательность над ответственностью, количества над качествами, уравнительная механика масс над
творчеством свободного духа.
Самоценность мысли отрицалась, свобода идейного
творчества бралась под подозрение
то с точки зрения социально-революционной,
то с точки зрения религиозно-охранительной.
Когда творец исполняет социальный заказ без свободы,
то продукты
творчества могут быть лишь бездарными и ничтожными.
Я не вижу никаких трудностей в
том, чтобы признать существование буржуазного католичества, протестантства и православия, буржуазной философии и морали, но отсюда не следует делать выводы, что истина духовного
творчества лежит в экономике и что не существует духовных ценностей, не зависимых от экономики.