Неточные совпадения
Меня будет интересовать не столько вопрос о том, чем эмпирически была Россия, сколько вопрос о том, что замыслил Творец о России, умопостигаемый образ
русского народа, его
идея.
После народа еврейского,
русскому народу наиболее свойственна мессианская
идея, она проходит через всю
русскую историю вплоть до коммунизма.
Для истории
русского мессианского сознания очень большое значение имеет историософическая
идея инока Филофея о Москве, как Третьем Риме.
Но если и признать болгарское происхождение
идеи инока Филофея, то это не меняет значения этой
идеи для судьбы
русского народа.
Это кризис
русской мессианской
идеи.
Когда Никон сказал: «Я
русский, но вера моя греческая», — он нанес страшный удар
идее Москвы, как Третьего Рима.
Романтический
русский царь был вдохновителем Священного союза, который, по его
идее, должен был быть союзом народов на почве христианского универсализма.
Словом, Чаадаев проникается
русской мессианской
идеей.
Славянофилы усвоили себе гегелевскую
идею о призвании народов, и то, что Гегель применял к германскому народу, они применяли к
русскому народу.
Но на
русской почве этот род
идей приобрел резко антиэтатическую окраску.
Он был нетерпим и исключителен, как и все увлеченные
идеей русские интеллигенты, и делил мир на два лагеря.
Идея, высказанная уже Чаадаевым, что
русский народ, более свободный от тяжести всемирной истории, может создать новый мир в будущем, развивается Герценом и народническим социализмом.
Но это не было
идеей лишь народнического социализма, в этой
идее была большая глубина, до которой не доходила поверхностная философия самого Герцена, это была общерусская
идея, связанная с
русским мессианизмом.
Несостоятелен панславизм в этой форме, в которой он его утверждал, и ложна его
идея русского Константинополя.
Зачем заботиться о приобретении познаний, когда наша жизнь и общество в противоборстве со всеми великими
идеями и истинами, когда всякое покушение осуществить какую-нибудь мысль о справедливости, о добре, о пользе общей клеймится и преследуется, как преступление?» «Везде насилия и насилия, стеснения и ограничения, — нигде простора бедному
русскому духу.
Основной
идеей христианства он считал
идею Богочеловечества, о чем речь будет, когда буду говорить о
русской религиозной философии.
Социализм утопический, влияние
идей Сен-Симона и Фурье; социализм народнический, наиболее
русский, более близкий к
идеям Прудона; социализм научный, или марксистский [К. А. Пажитнов. «Развитие социалистических
идей в России» и П. Сакулин.
Русские революционеры, которые будут вдохновляться
идеями Чернышевского, ставят интересную психологическую проблему: лучшие из
русских революционеров соглашались в этой земной жизни на преследования, нужду, тюрьму, ссылку, каторгу, казнь, не имея никаких надежд на иную, потустороннюю жизнь.
Это есть различие между
русской и немецкой
идеей, между Достоевским и Гегелем, между Л. Толстым и Ницше.
Русский гений, в отличие от западноевропейского, поднявшись на вершину, бросается вниз и хочет слиться с землей и народом, он не хочет быть привилегированной расой, ему чужда
идея сверхчеловека.
Но роль Вл. Соловьева в истории
русских социальных
идей и течений остается второстепенной.
Подводя итоги
русской мысли XIX в. на социальную тему,
русским исканиям социальной правды, можно сказать, что в России вынашивалась
идея братства людей и народов.
Историк умственного развития России Щапов, близкий
идеям Писарева, считал идеалистическую философию и эстетику аристократическими и признавал демократическими естественные науки [А. Щапов. «Социально-педагогические условия умственного развития
русского народа».].
Лишь славянофилы пытались соединить
идею самодержавного монарха с
идеей русского принципиального анархизма.
Очень
русской была у них та
идея, что складу души
русского народа чужд культ власти и славы, которая достигается государственным могуществом.
Религиозная тема. Религиозный характер
русской философии. Разница между богословием и религиозной философией. Критика западного рационализма. Философские
идеи Киреевского и Хомякова.
Идея соборности. Владимир Соловьев. Эротика. Интуиция всеединства. Бытие и сущее.
Идея богочеловечества. Учение о Софии. «Смысл любви». Религиозная философия Достоевского и Л. Толстого.
Русская религиозная мысль в духовных академиях. Архиепископ Иннокентий. Несмелов. Тареев.
Основная
идея русской философии есть
идея конкретного сущего, существующего, предшествующего рациональному сознанию.
Интересно отметить, что в
русской религиозно-философской и богословской мысли совсем не было
идеи натуральной теологии, которая играла большую роль в западной мысли.
Идея Богочеловечества, выношенная
русской мыслью и мало понятная западной католической и протестантской мысли, означает своеобразное понимание христианства.
Русской религиозной мысли вообще была свойственна
идея продолжающегося боговоплощения, как и продолжающегося в явлении Христа миротворения.
В
русском мессианизме, столь свойственном
русскому народу, чистая мессианская
идея Царства Божьего, царства правды, была затуманена
идеей империалистической, волей к могуществу.
И в
русском коммунизме, в который перешла
русская мессианская
идея в безрелигиозной и антирелигиозной форме, произошло то же извращение
русского искания царства правды волей к могуществу.
Эсхатологизм К. Леонтьева носит отрицательный характер и совсем не характерен для
русской эсхатологической
идеи.
Интересно сопоставить
русские мессианские и эсхатологические
идеи с
идеями величайшего философа польского мессианизма Чешковского, который до сих пор недостаточно еще оценен.
И Москва — Третий Рим, и Москва — Третий Интернационал связаны с
русской мессианской
идеей, но представляют ее искажение.
Эта огромность — провиденциальна, и она связана с
идеей и призванием
русского народа.
Коммунизм как извращение
русской мессианской
идеи.
Но в нем не было глубоких религиозных
идей, —
идей, выношенных в
русской мысли.
Политически журнал был левого, радикального направления, но он впервые в истории
русских журналов соединял такого рода социально-политические
идеи с религиозными исканиями, метафизическим миросозерцанием и новыми течениями в литературе.
Деятели
русской революции жили
идеями Чернышевского, Плеханова, материалистической и утилитарной философией, отсталой тенденциозной литературой, они не интересовались Достоевским, Л. Толстым, Вл. Соловьевым, не знали новых движений западной культуры.
В России революция либеральная, буржуазная, требующая правового строя, была утопией, не соответствующей
русским традициям и господствовавшим в России революционным
идеям.
Для
русской левой интеллигенции революция всегда была и религией, и философией, революционная
идея была целостной.
Мессианская
идея марксизма, связанная с миссией пролетариата, соединилась и отожествилась с
русской мессианской
идеей.
B
русской коммунистической революции господствовал не эмпирический пролетариат, а
идея пролетариата, миф о пролетариате.
Русские коммунисты, продолжавшие себя считать марксистами, вернулись к некоторым народническим
идеям, господствовавшим в XIX в., они признали возможным для России миновать капиталистическую стадию развития и прямо перескочить к социализму.
Русский коммунизм есть извращение
русской мессианской
идеи.
Но все это, свидетельствуя о трагической судьбе
русского народа, совсем не означает, что весь запас творческой энергии и творческих
идей пропал даром и не будет иметь значения для будущего.
Но в
русском сознании эсхатологическая
идея принимает форму стремления ко всеобщему спасению.
Германская
идея есть
идея господства, преобладания, могущества;
русская же
идея есть
идея коммюнотарности и братства людей и народов.
Тебеньков тем опасен, что он знает (или, по крайней мере, убежден, что знает), в чем суть либеральных
русских идей, и потому, если он раз решится покинуть гостеприимные сени либерализма, то, сильный своими познаниями по этой части, он на все резоны будет уже отвечать одно: «Нет, господа! меня-то вы не надуете! я сам был „оным“! я знаю!» И тогда вы не только ничего с ним не поделаете, а, напротив того, дождетесь, пожалуй, того, что он, просто из одного усердия, начнет открывать либерализм даже там, где есть лишь невинность.
Неточные совпадения
Молодые художники отказывались от традиционного академизма, требовавшего подражания классическим образцам, главным образом итальянского искусства, и выступали за создание
русского самобытного искусства, проникнутого передовыми, демократическими
идеями.
— Правильная оценка. Прекрасная
идея. Моя
идея. И поэтому:
русская интеллигенция должна понять себя как некое единое целое. Именно. Как, примерно, орден иоаннитов, иезуитов, да! Интеллигенция, вся, должна стать единой партией, а не дробиться! Это внушается нам всем ходом современности. Это должно бы внушать нам и чувство самосохранения. У нас нет друзей, мы — чужестранцы. Да. Бюрократы и капиталисты порабощают нас. Для народа мы — чудаки, чужие люди.
«Устроился и — конфузится, — ответил Самгин этой тишине, впервые находя в себе благожелательное чувство к брату. — Но — как запуган
идеями русский интеллигент», — мысленно усмехнулся он. Думать о брате нечего было, все — ясно! В газете сердито писали о войне, Порт-Артуре, о расстройстве транспорта, на шести столбцах фельетона кто-то восхищался стихами Бальмонта, цитировалось его стихотворение «Человечки»:
— «Западный буржуа беднее
русского интеллигента нравственными
идеями, но зато его
идеи во многом превышают его эмоциональный строй, а главное — он живет сравнительно цельной духовной жизнью». Ну, это уже какая-то поповщинка! «Свойства
русского национального духа указуют на то, что мы призваны творить в области религиозной философии». Вот те раз! Это уже — слепота. Должно быть, Бердяев придумал.
— У нас развивается опасная болезнь, которую я назвал бы гипертрофией критического отношения к действительности. Трансплантация политических
идей Запада на
русскую почву — необходима, это бесспорно. Но мы не должны упускать из виду огромное значение некоторых особенностей национального духа и быта.