Неточные совпадения
У меня
была внутренняя психическая и моральная реакция против первой маленькой
революции.
Это
была реакция не против элементов политического и социального освобождения, которые в этой
революции заключались, а против её духовного облика, против её моральных результатов для человека, которые мне представлялись неприглядными.
Я считал
революцию неизбежной и справедливой, но духовный её облик мне
был неприятен с самого начала.
Что
было объяснимо, но гораздо менее оправдано, чем в коммунистической
революции.
И этот разрыв происходит в мире, его ещё не
было в старом гуманизме, не
было во французской
революции.
Революции разрушают преемственность органического процесса, но они создают потом новое органическое, которое
будут противопоставлять новым
революциям.
Эта переоценка ценностей и
есть освобождающая
революция, которая должна совершиться в мире.
Революция может
быть гораздо меньшим злом, чем война.
Революция есть вечное явление в судьбах человеческих обществ.
В древнем Египте
было много
революций, и лишь на огромном расстоянии он кажется цельным и поражает своим иерархическим порядком.
Не меньше
революций было в Греции и Риме.
В
революции есть момент эсхатологический, как бы приближение к концу времен.
Но
революция есть болезнь, она свидетельствует о том, что не нашлось творческих сил реформирования общества, что силы инерции победили.
В
революции есть демониакальный элемент, в ней происходит взрыв духа мести, ненависти и убийства.
Желать можно только
революции, в которой не
будет демониакального элемента, но он всегда в известный момент побеждает.
Революция есть фатум человеческих обществ.
Самая трудная
революция, которая никогда ещё не
была сделана и которая
была бы радикальнее всех
революций, — это
революция персоналистическая,
революция во имя человека, а не во имя того или иного общества.
По-настоящему, глубинно
революция есть изменение принципов, на которых покоится общество, а не кровопролитие того или иного года и дня.
Стихия
революции всегда
была антиперсоналистической, т. е. реакционной, она всегда
была неблагоприятной свободе духа, свободе личности, свободе личных суждений.
Революция всегда
была направлена против деспотизма и тирании, но она всегда в известный момент своего разворачивания создавала диктатуру и тиранию, отменяла все свободы.
Революция есть война, она делит общество на два лагеря и реализуется посредством военной диктатуры.
Революция и
есть частичная смерть, в ней слишком многое и многие умирают.
В
революциях, как и в контрреволюциях, разнуздываются садистские инстинкты, которые потенциально всегда
есть в людях.
Будущее, которое
революция претендует создавать, всегда
есть рациональное будущее, в будущем должен восторжествовать разум.
Активистов
революции охватывает чувство мести, которое может
быть объяснено, но которое принимает формы стихийно-иррациональные и даже безумные.
В
революции происходит процесс объективации, отчуждение человеческой природы в объектный мир, в то время как настоящая и радикальная
революция должна
была бы
быть победой над всякой объективацией и переходом в свободную субъективность.
Те, которые готовили
революцию,
были героическими людьми, способными на жертвы и отдачу своей жизни идее.
Это
есть парадокс
революции, может
быть, это
есть вообще парадокс победы.
Революция должна
была бы всегда нести новую жизнь.
Революция делается столь же священной, как священна
была монархия и строй дореволюционный.
Эта персонификация и сакрализация
революции и
есть остаток прошлого в ней.
Революция может
быть необходима, она может
быть справедлива, но она не может
быть священна, она всегда греховна, как греховен
был тот строй, против которого она направлена.
Суверенитет
революции есть такая же ложь, как и всякий суверенитет в мире.
Революция психологически
есть реакция.
Если время вообще
есть парадокс, то в отношении
революции к времени этот парадокс достигает наибольшей остроты
Революция происходит в настоящем, и люди
революции находятся во власти стихий настоящего.
Революция поражает своей неблагодарностью, она не знает благодарности к тем, которые её создавали, которые
были её вдохновителями, она сплошь и рядом их убивает.
Это может
быть самая низкая черта в
революции.
В период
революции, особенно в период её окончания, история
революции не может
быть написана, из нее выпадают её главные деятели.
Это объясняется тем, что
революция есть острая болезнь времени, она знает лишь переход и все оценивает по полезности для перехода.
Революция есть парадокс силы и права.
Революция есть образование новой ассоциации, которая, как верно говорит Пулен, сопровождается затруднением, разрушением и прекращением другой, т. е. старой ассоциации.
Ужасы
революции —
есть лишь трансформация ужасов старых режимов, лишь действие старых ядов.
Все
революции в известном смысле
были загублены ветхим Адамом, который в новых одеждах является в конце
революции.
Настоящая глубокая коренная
революция есть изменение структуры сознания, изменение отношения к объективированному миру.
Но значение больших
революций в том, что в них
есть момент эсхатологический, который всегда бывает так окутан исторической детерминацией, так ввергнут в историческое время, что его почти нельзя различить.
Экзистенциальное время в
революциях есть лишь мгновение, оно уносится потоком исторического времени.
Правда
революции есть правда свободы и достоинства каждого человека, не всех, а каждого.
Эстет может примкнуть к крайней форме
революции или к крайней форме контрреволюции, это безразлично, но всегда это
будет означать пассивность, подмену работы совести, всегда активной, пассивными эстетическими эмоциями.
Это
есть духовная
революция. «Иной» мир не может
быть создан только человеческими силами, но не может
быть создан и без творческой активности человека.
Духовная
революция, подготовляющая конец,
будет в значительной степени победой над иллюзиями сознания.
Неточные совпадения
Победители, принявшие впопыхах гидру деспотизма за гидру
революции и покорившие ее,
были, в свою очередь, покорены побежденными.
Ни помощник градоначальника, ни неустрашимый штаб-офицер — никто ничего не знал об интригах Козыря, так что, когда приехал в Глупов подлинный градоначальник, Двоекуров, и началась разборка"оного нелепого и смеха достойного глуповского смятения", то за Семеном Козырем не только не
было найдено ни малейшей вины, но, напротив того, оказалось, что это"подлинно достойнейший и благопоспешительнейший к подавлению
революции гражданин".
Ему хотелось еще сказать, что если общественное мнение
есть непогрешимый судья, то почему
революция, коммуна не так же законны, как и движение в пользу Славян? Но всё это
были мысли, которые ничего не могли решить. Одно несомненно можно
было видеть — это то, что в настоящую минуту спор раздражал Сергея Ивановича, и потому спорить
было дурно; и Левин замолчал и обратил внимание гостей на то, что тучки собрались и что от дождя лучше итти домой.
В одном месте
было зарыто две бочки лучшего Аликанте [Аликанте — вино, названное по местности в Испании.], какое существовало во время Кромвеля [Кромвель, Оливер (1599–1658) — вождь Английской буржуазной
революции XVII века.], и погребщик, указывая Грэю на пустой угол, не упускал случая повторить историю знаменитой могилы, в которой лежал мертвец, более живой, чем стая фокстерьеров.
Приходил юный студентик, весь новенький, тоже, видимо, только что приехавший из провинции; скромная, некрасивая барышня привезла пачку книг и кусок деревенского полотна,
было и еще человека три, и после всех этих визитов Самгин подумал, что
революция, которую делает Любаша, едва ли может
быть особенно страшна. О том же говорило и одновременное возникновение двух социал-демократических партий.