Но, с другой стороны, христианство необычайно возвышает человека, признает его образом и подобием Божиим, признает в нем духовное начало, возвышающее его над природным и
социальным миром, признает в нем духовную свободу, независимо от царства кесаря, верит, что сам Бог стал человеком и этим возвысил человека до небес.
Неточные совпадения
Ещё может быть важнее понять, откуда я получил первоначальные толчки в моём отношении к окружающей
социальной действительности, в моих моральных оценках окружающего
мира.
Человек, которого только и знает биология и социология, человек, как существо природное и
социальное, есть порождение
мира и происходящих в
мире процессов.
Ничто в объектном
мире: ни нация, ни государство, ни общество, ни
социальный институт, ни церковь — этим чувствилищем не обладают.
Личность в человеке не детерминирована наследственностью, биологической и
социальной, она есть свобода в человеке, возможность победы над детерминацией
мира.
Отношение между человеком и Богом не есть ни отношение каузальное, ни отношение частного и общего, ни отношение средства и цели, ни отношение раба и господина, оно не походит ни на что, взятое из объективного
мира, природного и
социального, это отношение ничему не аналогично в этом
мире.
Всякая система иерархического
социального универсализма есть система универсализма экстериоризированного, перенесенная на объектный
мир, и потому порабощающего себе человека.
Но в Боге и в Его отношении к человеку и
миру нет ничего похожего на
социальные отношения людей, к Богу неприменима низменная человеческая категория господства.
Он совсем не совершает суда, подобно суду в
социальной жизни людей, Он совсем не есть господин и власть в жизни
мира и человека.
Церковь существует, как
социальный институт, но в этом своем аспекте она принадлежит
миру объективации.
Но разрушение
мира объективации есть акт
социальный и исторический.
Но человеческий
мир полон не этого аристократизма, а аристократизма изоляции, замкнутости, гордости, презрения, высокомерного отношения к стоящим ниже, т. е. ложного аристократизма, аристократизма кастового, порожденного
социальным процессом.
Рабство характеризуется как
социальное положение людей в объективном
мире.
Индивидуалист же, в сущности, вкоренен в объективированном
мире,
социальном и природном, и при этой вкорененности хочет себя изолировать и противопоставить себя тому
миру, к которому принадлежит.
Предстоит в
мире радикальная, революционная, персоналистическая переоценка ценностей, и тогда только возможны будут глубокие
социальные изменения.
И это особенно свойственно людям умирающего
мира, разлагающегося
социального строя.
Для создания нового
мира, для перехода к новому
социальному строю необходимо пройти через серьезную аскезу.
Для победы над прельщением и рабством коллективизма, над новым
социальным рабством необходимо уменьшить дань субъекта
миру объектности.
Существует рабство человека у пола и рабство человека у семьи; и то и другое рабство есть порождения объективации, объективации пола и объективации любви в
мире социальной обыденности.
В
мире объективации, в
мире социальной обыденности неизбежной оказывается организация пола в
социальном институте семьи, формы которой, конечно, не вечны, могут очень меняться и очень зависят от экономического строя общества.
В
мире социальной объективации нужно отстаивать более свободные формы семьи, менее авторитарные и менее иерархические.
Христианской же семья так же не может быть, как не может быть христианским государство, как не может быть ничего священного в
мире социальной объективации.
Всякая кончающаяся историческая эпоха, всякий кончающийся
социальный класс легко связывают свою смерть с наступлением конца
мира.
Неточные совпадения
Духовная революция, которая должна происходить и происходит в
мире, глубже и идет дальше, чем революции
социальные.
В разных
мирах живут служители культа и теологии, ученые и изобретатели, политические деятели,
социальные реформаторы и революционеры, писатели и деятели искусства, люди деловые, поглощенные хозяйством и т. д.
Человек окончательно был водворен на замкнутую
социальную территорию, на ней захотел он быть господином, забыл обо всем остальном
мире и об иных
мирах, на которые не простирается его власть и господство.
Обнаруживается несостоятельность таких рациональных утопий, как вечный
мир в этом злом природном
мире, как безгосударственная анархическая свобода в этом
мире необходимости, как всемирное
социальное братство и равенство в этом
мире раздора и вражды.
О, конечно, великая ценность
мира, свободы,
социального братства остается непреложной.