Неточные совпадения
Так прихожу я к антииерархическому персонализму Личность
не может
быть частью какого-либо иерархического
целого, она
есть микрокосм в потенциальном состоянии.
Личность
не есть часть и
не может
быть частью в отношении к какому-либо
целому, хотя бы к огромному
целому, всему миру.
Личность
есть цель в себе, а
не средство, она существует через себя.
Но в «Единственном»
есть доля истины, ибо личность
есть универсум, микрокосм и в известном смысле весь мир
есть её собственность, ей принадлежит, личность
не есть частичное, частное, подчиненное
целому и общему.
Он
не только может
быть частью рода или общества, как и космоса в
целом, но он непременно мыслится, как часть
целого, и вне этого
целого не может
быть назван индивидуумом.
Личность
не есть неделимое или атом в отношении к какому-либо
целому, космическому, родовому или социальному.
Но личность совсем
не есть клетка и
не входит в организм, как часть в
целое.
Отношение между человеком и Богом
не есть ни отношение каузальное, ни отношение частного и общего, ни отношение средства и
цели, ни отношение раба и господина, оно
не походит ни на что, взятое из объективного мира, природного и социального, это отношение ничему
не аналогично в этом мире.
Отношение личности к личности, хотя бы высочайшей личности Бога,
не может
быть отношением средства и
цели, всякая личность
есть самоцель.
Так называемый мировой порядок и так называемая гармония мирового
целого никогда
не были созданы Богом Бог совсем
не есть устроитель мирового порядка и администратор мирового
целого, Бог
есть смысл человеческого существования.
Мировой порядок, гармония
целого и пр.
не имеют никакого экзистенциального смысла, это
есть царство детерминации, которому всегда противополагается свобода.
Церковь совсем
не может
быть мыслима, как сверхличное
целое, имеющее свой экзистенциальный центр, своё центральное сознание.
Бесконечность объективированного мира
не может
быть космическим
целым.
Порядок
целого нужен
не для
целого,
не потому, что
целое есть высшая ценность, а для личностей.
Цивилизация
не есть последняя
цель человеческого существования и верховная её ценность.
Жизнь человечества
была наполнена именно средствами, очень дурными, о
цели же в пути забывали, да и, по правде сказать,
цель не может ничего оправдать, она совершенно отвлеченна и
есть продукт разрыва.
Чтобы всего этого
не было, — должно
было бы
быть главной
целью государства.
Нужно перестать твердить людям с детства, что государство, а
не человеческая личность
есть высшая ценность и что мужество, величие, слава государства
есть самая высокая и самая достойная
цель.
У Ницше
была идея чистого героизма, который
не ведет ни к какой
цели,
не имеет продолжения ни в этой жизни, ни в жизни иной.
Национальное
целое, существующее тысячелетия, имеет большую ценность, чем отдельный класс, которого
не было в прошлом и, может
быть,
не будет в будущем.
Будущего, в котором должна осуществиться высокая
цель, никогда
не наступает, в нем опять
будут те же отвратительные средства.
В мире объективации устанавливается разрыв между средствами и
целями, которого
не может
быть в подлинном существовании, в мире субъективности.
Героический акт может
не быть подчинен никакой
цели и
быть экстазом мгновения.
Он
не ел целый день, не спал две ночи, провел несколько часов раздетый на морозе и чувствовал себя не только свежим и здоровым как никогда, но он чувствовал себя совершенно независимым от тела: он двигался без усилия мышц и чувствовал, что всё может сделать.
…Две молодые девушки (Саша была постарше) вставали рано по утрам, когда все в доме еще спало, читали Евангелие и молились, выходя на двор, под чистым небом. Они молились о княгине, о компаньонке, просили бога раскрыть их души; выдумывали себе испытания,
не ели целые недели мяса, мечтали о монастыре и о жизни за гробом.
Неточные совпадения
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к тебе в дом
целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «Я тебя, — говорит, —
не буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный,
поешь селедки!»
Купцы. Ей-богу! такого никто
не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То
есть,
не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец
не будет есть, а он
целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем
не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Он больше виноват: говядину мне подает такую твердую, как бревно; а суп — он черт знает чего плеснул туда, я должен
был выбросить его за окно. Он меня морил голодом по
целым дням… Чай такой странный: воняет рыбой, а
не чаем. За что ж я… Вот новость!
Анна Андреевна. Ну вот, уж
целый час дожидаемся, а все ты с своим глупым жеманством: совершенно оделась, нет, еще нужно копаться…
Было бы
не слушать ее вовсе. Экая досада! как нарочно, ни души! как будто бы вымерло все.
—
Не то еще услышите, // Как до утра пробудете: // Отсюда версты три //
Есть дьякон… тоже с голосом… // Так вот они затеяли // По-своему здороваться // На утренней заре. // На башню как подымется // Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли // Жи-вешь, о-тец И-пат?» // Так стекла затрещат! // А тот ему, оттуда-то: // — Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко! // Жду вод-ку
пить! — «И-ду!..» // «Иду»-то это в воздухе // Час
целый откликается… // Такие жеребцы!..