Неточные совпадения
Философия этой книги сознательно личная, в ней говорится о человеке, о мире, о
Боге лишь
то, что я увидел и пережил, в ней философствует конкретный человек, а не мировой разум или мировой дух.
Личность не порождается родовым космическим процессом, не рождается от отца и матери, она происходит от
Бога, является из другого мира; она свидетельствует о
том, что человек есть точка пересечения двух миров, что в нем происходит борьба духа и природы, свободы и необходимости, независимости и зависимости.
Человеческая мысль о
том, что человеческая личность есть высочайшее последнее, что
Бога нет и что человек сам есть
бог, есть мысль плоская, принижающая, а не возвышающая человека и мысль кошмарная.
Если
Бог есть Личность, а не Абсолютное, если Он не только essentia, но и exitentia, [Сущность… существование (лат.).] если в нем раскрывается личное отношение к другому, к многому,
то Ему присуще страдание,
то в Нем есть трагическое начало.
Если
Богу приписывается способность любви,
то Ему должна быть приписана и способность страдания.
Но парадокс тут в
том, что объективированный
Бог есть
Бог отчужденный от человека и над ним господствующий и вместе с
тем Бог, созданный ограниченностью человека и отражающий эту ограниченность.
Социоморфизм человеческой идеи о
Боге особенно важен для нашей
темы.
Когда говорили, что
Бог есть господин, а человек есть раб,
то мыслили социоморфично.
Бога нельзя мыслить ни по аналогии с
тем, что происходит в обществе, ни по аналогии с
тем, что происходит в природе.
Единственный верный религиозный миф заключается не в
том, что
Бог — господин и стремится к господству, а в
том, что
Бог тоскует по своему другому, по ответной любви и ожидает творческого ответа человека.
Когда Самого
Бога,
Бога открывающегося, а не скрывающегося, пытались понять, как Абсолютное,
то и получалось
то монархическое понимание
Бога, которое есть источник теологического прельщения и рабства.
Маркион был некогда потрясен
тем, что мир так полон зла и страданий, а он сотворен
Богом, которому приписывается всемогущество и всеблагость.
Мы должны говорить обратное
тому, что всегда говорят: божественное обнаруживается в «частях», никогда не в «целом», в индивидуальном, никогда не в общем, оно обнаруживается не в миропорядке, ничего общего с
Богом не имеющем, а в восстании страдающей личности против миропорядка, восстании свободы против необходимости.
Если все от
Бога и все направляется
Богом ко благу, если
Бог действует и в чуме, и в холере, и в инквизиции, и в пытках, в войнах и порабощениях,
то это при последовательном продумывании должно вести к отрицанию существования зла и несправедливости в мире.
Не понимают только
того, что, если пантеизм есть ересь,
то это ересь прежде всего относительно человека и человеческой свободы, а не относительно
Бога.
Для
того чтобы не было монизма и пантеизма, нужно признать самостоятельность человека, не сотворенную в нем свободу, не детерминированную
Богом, его способность к творчеству.
Лев Толстой, в сущности, обвиняет христиан в
том, что они устраивают свои дела на всякий случай так, чтобы они шли хорошо, даже если нет
Бога, и потому прибегают к власти и насилию.
Лев Толстой верил, что если люди перестанут вершить насилие, прибегать к власти,
то произойдет историческое чудо,
то сам
Бог вмешается в человеческую жизнь и божественная природа вступит в свои права.
Вся тайна тут в
том, что
Бог не действует в детерминированном ряду объективированной природы, Он действует лишь в свободе, лишь через свободу человека.
Г-жа Простакова. Я, братец, с тобою лаяться не стану. (К Стародуму.) Отроду, батюшка, ни с кем не бранивалась. У меня такой нрав. Хоть разругай, век слова не скажу. Пусть же, себе на уме,
Бог тому заплатит, кто меня, бедную, обижает.
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки,
то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек,
то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь
бог послал городничему, — что выдает дочь свою не
то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Городничий. Там купцы жаловались вашему превосходительству. Честью уверяю, и наполовину нет
того, что они говорят. Они сами обманывают и обмеривают народ. Унтер-офицерша налгала вам, будто бы я ее высек; она врет, ей-богу врет. Она сама себя высекла.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с
тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь.
То есть, не
то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.