Неточные совпадения
В ней
было великое напряжение человеческих сил, великое испытание человеческой
свободы.
Свобода духа
есть неотъемлемое и вечное достижение.
Нельзя освободить человека во имя
свободы человека, не может
быть сам человек целью человека.
Истина
есть соединение, а не разъединение и не разграничение, она совсем не заинтересована в том, чтобы так исключительно охранять возможность заблуждения, права на ее отрицание и поношение, хотя сама Истина может
быть Истиной о
свободе.
Моя жажда беспредельной
свободы должна
быть понята как моя распря с миром, а не с Богом.
Не утопичны ли, не бессмысленны ли
были мечты, что Россию вдруг можно превратить в правовое демократическое государство, что русский народ можно гуманными речами заставить признать права и
свободы человека и гражданина, что можно либеральными мерами искоренить инстинкты насилия управителей и управляемых?
Революция уничтожила в России всякую
свободу, и потому контрреволюция в России должна
быть освободительным процессом, должна дать
свободу,
свободу дышать, мыслить, двигаться, сидеть в своей комнате, жить духовной жизнью.
Тогда все-таки
была огромная
свобода по сравнению со строем советским.
В демократии нет никаких гарантий того, что воля народа
будет направлена к добру, что воля народа пожелает
свободы и не пожелает истребить всякую
свободу без остатка.
Истинной
свободы духа,
быть может,
было больше в те времена, когда пылали костры инквизиции, чем в современных буржуазно-демократических республиках, отрицающих дух и религиозную совесть.
Демократии не означают непременно
свободы духа,
свободы выбора, этой
свободы может
быть больше в обществах не демократических.
Переход власти к этому классу
будет означать прыжок в царство необходимости, в царство
свободы, мировую катастрофу, после которой и начнется истинная история или сверхистория.
Они всегда рисовали картины совершенно деспотических обществ, в которых
свобода была истреблена без остатка.
И
свобода человека,
свобода духа может
быть спасена лишь на почве узнавания и обретения таких религиозно-духовных начал, лишь только обращенностью к божественной воле, так как человеческое своеволие и человеческий произвол истребляют
свободу человека.
Но
свобода человеческого духа, соглашающаяся на осуществление Царства Христова на земле, не
была в нем принята во внимание.
Впрочем, в встрече его с нею и в двухлетних страданиях его было много и сложного: «он не захотел фатума жизни; ему нужна
была свобода, а не рабство фатума; через рабство фатума он принужден был оскорбить маму, которая просидела в Кенигсберге…» К тому же этого человека, во всяком случае, я считал проповедником: он носил в сердце золотой век и знал будущее об атеизме; и вот встреча с нею все надломила, все извратила!
Этот искус, эту страшную школу жизни обрекающий себя принимает добровольно в надежде после долгого искуса победить себя, овладеть собою до того, чтобы мог наконец достичь, чрез послушание всей жизни, уже совершенной свободы, то
есть свободы от самого себя, избегнуть участи тех, которые всю жизнь прожили, а себя в себе не нашли.
Неточные совпадения
Софья. Подумай же, как несчастно мое состояние! Я не могла и на это глупое предложение отвечать решительно. Чтоб избавиться от их грубости, чтоб иметь некоторую
свободу, принуждена
была я скрыть мое чувство.
Теперь Анна уж признавалась себе, что он тяготится ею, что он с сожалением бросает свою
свободу, чтобы вернуться к ней, и, несмотря на то, она рада
была, что он приедет.
Вронский приехал на выборы и потому, что ему
было скучно в деревне и нужно
было заявить свои права на
свободу пред Анной, и для того, чтоб отплатить Свияжскому поддержкой на выборах за все его хлопоты для Вронского на земских выборах, и более всего для того, чтобы строго исполнить все обязанности того положения дворянина и землевладельца, которое он себе избрал.
Левин старался чрез нее выпытать решение той для него важной загадки, которую представлял ее муж; но он не имел полной
свободы мыслей, потому что ему
было мучительно неловко.
Степан Аркадьич знал, что когда Каренин начинал говорить о том, что делают и думают они, те самые, которые не хотели принимать его проектов и
были причиной всего зла в России, что тогда уже близко
было к концу; и потому охотно отказался теперь от принципа
свободы и вполне согласился. Алексей Александрович замолк, задумчиво перелистывая свою рукопись.