Качественно будет продолжать существовать вечная Россия, Россия духовная, призванная сказать свое слово в
конце истории, но количественно, может быть, будет преобладать Россия безбожной цивилизации.
Неточные совпадения
Эпоху нашу я условно обозначаю как
конец новой
истории и начало нового средневековья.
Я не предсказываю, каким путем необходимо пойдет
история, в хочу лишь проблематически начертать идеальные черты и тенденции нового типа общества и культуры [Этот этюд может быть чем-то вроде программного разъяснения к мыслям, развитым в моем «
Конце Ренессанса» (см. «София») и в книгах «Смысл
истории» и «Философия неравенства».].
Это я выяснил в статье «
Конец Ренессанса» и книге «Смысл
истории».
Конец духа индивидуализма есть
конец новой
истории.
Это не есть принцип новой
истории, это, скорее, принцип
конца римской империи и начала средневековья.
Конец капитализма есть
конец новой
истории и начало нового средневековья.
В
конце новой
истории мы вновь видим перед собой расковавшийся мир языческого партикуляризма, внутри которого происходит смертельная борьба и истребление.
Процессы, направленные к преодолению национальной замкнутости и к образованию универсального единства, я называю
концом новой
истории, ее индивидуалистического духа, и началом нового средневековья.
Это есть прежде всего, как я уже говорил,
конец гуманизма, индивидуализма, формального либерализма культуры нового времени и начало новой коллективной религиозной эпохи, в которую должны выявиться противоположные силы и начала, должно обнаружиться все, что оставалось в подпочве и подсознательном новой
истории.
Революция произошла в России, когда либеральная демократия уже изжила себя и отцветает, когда гуманизм новой
истории подходит к
концу.
Мировая социальная катастрофа, наступление социалистического рая — все это вывернутая наизнанку религиозная идея
конца истории, начало уже сверхисторического.
Неточные совпадения
Очень может статься, что многое из рассказанного выше покажется читателю чересчур фантастическим. Какая надобность была Бородавкину делать девятидневный поход, когда Стрелецкая слобода была у него под боком и он мог прибыть туда через полчаса? Как мог он заблудиться на городском выгоне, который ему, как градоначальнику, должен быть вполне известен? Возможно ли поверить
истории об оловянных солдатиках, которые будто бы не только маршировали, но под
конец даже налились кровью?
О личности Двоекурова «Глуповский летописец» упоминает три раза: в первый раз в «краткой описи градоначальникам», во второй — в
конце отчета о смутном времени и в третий — при изложении
истории глуповского либерализма (см. описание градоначальствования Угрюм-Бурчеева).
— Я надеюсь, что никакой
истории не выйдет, Евгений Васильич… Мне очень жаль, что ваше пребывание в моем доме получило такое… такой
конец. Мне это тем огорчительнее, что Аркадий…
— Вот, я даже записала два, три его парадокса, например: «Торжество социальной справедливости будет началом духовной смерти людей». Как тебе нравится? Или: «Начало и
конец жизни — в личности, а так как личность неповторима,
история — не повторяется». Тебе скучно? — вдруг спросила она.
Закурив папиросу, Макаров дожег спичку до
конца и, опираясь плечом о косяк двери, продолжал тоном врача, который рассказывает коллеге
историю интересной болезни: