Неточные совпадения
Снимание шкуры с убитого животного отняло у нас более
часа. Когда мы тронулись в обратный путь, были уже глубокие сумерки. Мы шли долго и наконец увидели огни бивака. Скоро между деревьями можно было различить силуэты людей. Они двигались и часто заслоняли собой огонь.
На биваке собаки встретили нас дружным лаем. Стрелки окружили пантеру, рассматривали ее и вслух высказывали свои суждения. Разговоры затянулись до самой ночи.
После отдыха отряд наш снова тронулся в путь.
На этот раз мы попали в бурелом и потому подвигались очень медленно. К 4
часам мы подошли к какой-то вершине. Оставив людей и лошадей
на месте, я сам пошел наверх, чтобы еще раз осмотреться.
Дерсу наскоро освежевал убитого кабана, взвалил его к себе
на плечи, и мы пошли к дому. Через
час мы были уже
на биваке.
Часам к двум мы дошли до деревни Николаевки, в которой насчитывалось тогда 36 дворов. Отдохнув немного, я велел Олентьеву купить овса и накормить хорошенько лошадей, а сам вместе с Дерсу пошел вперед. Мне хотелось поскорей дойти до ближайшей деревни Казакевичево и устроить своих спутников
на ночь под крышу.
На другой день чуть свет мы все были уже
на ногах. Ночью наши лошади, не найдя корма
на корейских пашнях, ушли к горам
на отаву. Пока их разыскивали, артельщик приготовил чай и сварил кашу. Когда стрелки вернулись с конями, я успел закончить свои работы. В 8
часов утра мы выступили в путь.
В 11
часов утра мы сделали большой привал около реки Люганки. После обеда люди легли отдыхать, а я пошел побродить по берегу. Куда я ни обращал свой взор, я всюду видел только траву и болото. Далеко
на западе чуть-чуть виднелись туманные горы. По безлесным равнинам кое-где, как оазисы, темнели пятна мелкой кустарниковой поросли.
Около полудня мы с Дерсу дошли до озера. Грозный вид имело теперь пресное море. Вода в нем кипела, как в котле. После долгого пути по травяным болотам вид свободной водяной стихии доставлял большое удовольствие. Я сел
на песок и стал глядеть в воду. Что-то особенно привлекательное есть в прибое. Можно целыми
часами смотреть, как бьется вода о берег.
После пурги степь казалась безжизненной и пустынной. Гуси, утки, чайки, крохали — все куда-то исчезли. По буро-желтому фону большими пятнами белели болота, покрытые снегом. Идти было славно, мокрая земля подмерзла и выдерживала тяжесть ноги человека. Скоро мы вышли
на реку и через
час были
на биваке.
На утренние сборы уходило около
часа.
Около
часа было потрачено
на ее починку.
Вечером стрелки и казаки сидели у костра и пели песни. Откуда-то взялась у них гармоника. Глядя
на их беззаботные лица, никто бы не поверил, что только 2
часа тому назад они бились в болоте, измученные и усталые. Видно было, что они совершенно не думали о завтрашнем дне и жили только настоящим. А в стороне, у другого костра, другая группа людей рассматривала карты и обсуждала дальнейшие маршруты.
Когда идешь в дальнюю дорогу, то уже не разбираешь погоды. Сегодня вымокнешь, завтра высохнешь, потом опять вымокнешь и т.д. В самом деле, если все дождливые дни сидеть
на месте, то, пожалуй, недалеко уйдешь за лето. Мы решили попытать счастья и хорошо сделали.
Часам к 10 утра стало видно, что погода разгуливается. Действительно, в течение дня она сменялась несколько раз: то светило солнце, то шел дождь. Подсохшая было дорога размокла, и опять появились лужи.
Часов в 8 утра солнечные лучи прорвались сквозь тучи и стали играть в облаках тумана, освещая их своим золотистым светом. Глядя
на эту картину, я мысленно перенесся в глубокое прошлое, когда над горячей поверхностью земли носились еще тяжелые испарения.
Более 2
часов мы провозились над его починкой.
На дождь уже никто не обращал внимания. Тут всем пришлось искупаться как следует.
Часов в 8 вечера
на западе начала сверкать молния, и послышался отдаленный гром. Небо при этом освещении казалось иллюминованным. Ясно и отчетливо было видно каждое отдельное облачко. Иногда молнии вспыхивали в одном месте, и мгновенно получались электрические разряды где-нибудь в другой стороне. Потом все опять погружалось в глубокий мрак. Стрелки начали было ставить палатки и прикрывать брезентами седла, но тревога оказалась напрасной. Гроза прошла стороной. Вечером зарницы долго еще играли
на горизонте.
3
часа мы шли без отдыха, пока в стороне не послышался шум воды. Вероятно, это была та самая река Чау-сун, о которой говорил китаец-охотник. Солнце достигло своей кульминационной точки
на небе и палило вовсю. Лошади шли, тяжело дыша и понурив головы. В воздухе стояла такая жара, что далее в тени могучих кедровников нельзя было найти прохлады. Не слышно было ни зверей, ни птиц; только одни насекомые носились в воздухе, и чем сильнее припекало солнце, тем больше они проявляли жизни.
До сумерек было еще далеко. Я взял свою винтовку и пошел осматривать окрестности. Отойдя от бивака с километр, я сел
на пень и стал слушать. В
часы сумерек пернатое население тайги всегда выказывает больше жизни, чем днем. Мелкие птицы взбирались
на верхушки деревьев, чтобы взглянуть оттуда
на угасающее светило и послать ему последнее прости.
На следующий день в 8
часов утра мы были уже готовы к выступлению.
На следующий день, 16 июня, мы снялись с бивака в 5
часов утра и сразу стали подыматься
на Сихотэ-Алинь. Подъем был медленный и постепенный. Наш проводник по возможности держал прямое направление, но там, где было круто, он шел зигзагами.
Спускаться по таким оврагам очень тяжело. В особенности трудно пришлось лошадям. Если графически изобразить наш спуск с Сихотэ-Алиня, то он представился бы в виде мелкой извилистой линии по направлению к востоку. Этот спуск продолжался 2
часа. По дну лощины протекал ручей. Среди зарослей его почти не было видно. С веселым шумом бежала вода вниз по долине, словно радуясь тому, что наконец-то она вырвалась из-под земли
на свободу. Ниже течение ручья становилось спокойнее.
Часов в 10 утра мы увидели
на тропе следы колес. Я думал, что скоро мы выйдем
на дорогу, но провожавший нас китаец объяснил, что люди сюда заезжают только осенью и зимой
на охоту и что настоящая колесная дорога начнется только от устья реки Эрлдагоу.
Через 1,5
часа я вернулся и стал будить своих спутников. Стрелки и казаки проснулись усталые; сон их не подкрепил. Они обулись и пошли за конями. Лошади не убегали от людей, послушно позволили надеть
на себя недоуздки и с равнодушным видом пошли за казаками.
Мы высадились
на южном берегу залива в 10
часов утра, лодку отправили назад, а сами пошли в горы.
Через 2
часа темное небо начало синеть. Можно было уже рассмотреть противоположный берег и бурелом
на реке, нанесенный водою. Мы пошли
на то место, где видели зверя.
На песке около воды были ясно видны отпечатки большой кошачьей лапы. Очевидно, тигр долго бродил около бивака с намерением чем-нибудь поживиться, но собаки почуяли его и забились в палатку.
Отсюда начинался подъем
на хребет. Я взял направление по отрогу, покрытому осыпями. Интересно наблюдать, как приспособляются деревья, растущие
на камнях. Кажется, будто они сознательно ищут землю и посылают к ней корни по кратчайшему направлению. Через
час мы вступили в область произрастания мхов и лишайников.
Когда я проснулся, мне в глаза бросилось отсутствие солнца.
На небе появились слоистые облака, и
на землю как будто спустились сумерки. Было 4
часа пополудни. Можно было собираться
на охоту. Я разбудил казаков, они обулись и принялись греть воду.
Подкрепив силы чаем с хлебом,
часов в 11 утра мы пошли вверх по реке Сальной. По этой речке можно дойти до хребта Сихотэ-Алинь. Здесь он ближе всего подходит к морю. Со стороны Арзамасовки подъем
на него крутой, а с западной стороны — пологий. Весь хребет покрыт густым смешанным лесом. Перевал будет
на реке Ли-Фудзин, по которой мы вышли с реки Улахе к заливу Ольги.
Распростившись с китайцами, мы тронулись в путь. Я заплатил им за дрова и овощи. Манзы пошли было нас провожать, но я настоял
на том, чтобы они возвратились обратно.
Часов в 9 утра мы перевалили через водораздел и спустились в долину Владимировки.
Часам к 3 пополудни мы дошли до того места, где Ли-Фудзин сливается с Дун-бей-цой, и стали биваком
на галечниковой отмели.
Пока люди собирали имущество и вьючили лошадей, мы с Дерсу, наскоро напившись чаю и захватив в карман по сухарю, пошли вперед. Обыкновенно по утрам я всегда уходил с бивака раньше других. Производя маршрутные съемки, я подвигался настолько медленно, что через 2
часа отряд меня обгонял и
на большой привал я приходил уже тогда, когда люди успевали поесть и снова собирались в дорогу. То же самое было и после полудня: уходил я раньше, а
на бивак приходил лишь к обеду.
Часам к 3 пополудни мы действительно нашли двускатный балаганчик. Сделан он был из кедрового корья какими-то охотниками так, что дым от костра, разложенного внутри, выходил по обе стороны и не позволял комарам проникнуть внутрь помещения. Около балагана протекал небольшой ручей. Пришлось опять долго возиться с переправой лошадей
на другой берег, но наконец и это препятствие было преодолено.
Через
час наблюдатель со стороны увидел бы такую картину:
на поляне около ручья пасутся лошади; спины их мокры от дождя. Дым от костров не подымается кверху, а стелется низко над землей и кажется неподвижным. Спасаясь от комаров и мошек, все люди спрятались в балаган. Один только человек все еще торопливо бегает по лесу — это Дерсу: он хлопочет о заготовке дров
на ночь.
Прошло 2,5
часа. Удлинившиеся до невероятных размеров тени
на земле указывали, что солнце уже дошло до горизонта. Пора было идти
на охоту. Я окликнул Дерсу. Он точно чего-то испугался.
Утром Дерсу почувствовал себя легче. Боль в спине утихла совсем. Он начал ходить, но все еще жаловался
на головную боль и слабость. Я опять приказал одного коня предоставить больному. В 9
часов утра мы выступили с бивака.
Дерсу ужасно ругал китайцев за то, что они, бросив лудеву, не позаботились завалить ямы землей. Через
час мы подошли к знакомой нам Лудевой фанзе. Дерсу совсем оправился и хотел было сам идти разрушить лудеву, но я посоветовал ему остаться и отдохнуть до завтра. После обеда я предложил всем китайцам стать
на работу и приказал казакам следить за тем, чтобы все ямы были уничтожены.
После 5
часов полудня погода стала портиться: с моря потянул туман; откуда-то
на небе появились тучи. В сумерках возвратились казаки и доложили, что в 3 ямах они еще нашли 2 мертвых оленей и 1 живую козулю.
За перевалом, следуя течению воды к востоку, мы
часа в 3,5 дня вышли
на реку Инза-Лазагоу — Долина серебряной скалы. Река эта будет самым большим и ближайшим к морю притоком Тютихе. В верховьях Инза-Лазагоу состоит тоже из 2 речек, именуемых также Сицой и Тунцой. Каждая из них, в свою очередь, слагается из нескольких мелких ручьев.
На биваке я застал всех в сборе. После ужина мы еще с
час занимались каждый своей работой, а затем напились чаю и легли спать, кто где нашел для себя удобней.
К рассвету он, по-видимому, устал. Тогда я забылся крепким сном. В 9
часов я проснулся и спросил про кабанов. После нашего ухода кабаны все-таки пришли
на пашню и потравили остальную кукурузу начисто. Китаец был очень опечален. Мы взяли с собой только одного кабана, а остальных бросили
на месте.
В 5
часов мы подошли к зверовой фанзе. Около нее я увидел своих людей. Лошади уже были расседланы и пущены
на волю. В фанзе, кроме стрелков, находился еще какой-то китаец. Узнав, что мы с Дерсу еще не проходили, они решили, что мы остались позади, и остановились, чтобы обождать. У китайцев было много кабарожьего мяса и рыбы, пойманной заездками.
В переходе от дня к ночи в тайге всегда есть что-то торжественное. Угасающий день нагоняет
на душу чувство жуткое и тоскливое. Одиночество родит мысли, воспоминания. Я так ушел в себя, что совершенно забыл о том, где я нахожусь и зачем пришел сюда в этот
час сумерек.
Часам к 6 пополудни мы возвратились
на бивак. Было еще довольно светло, когда наиболее ярые самцы начали реветь, сначала
на высоких горах, а потом и в долинах.
Долину реки Мутухе можно считать самым зверовым местом
на побережье моря. Из зарослей леспедецы и орешника то и дело выбегали олени, козули и кабаны. Казаки ахали, волновались, и мне стоило немалого труда удержать их от стрельбы и бесполезного истребления животных.
Часа в 3 дня я подал сигнал к остановке.
Через
час пути мы дошли до опушки леса. Здесь Дерсу велел нам ожидать его возвращения, а сам пошел
на разведки.
Приближались сумерки. Болото приняло одну общую желто-бурую окраску и имело теперь безжизненный и пустынный вид. Горы спускались в синюю дымку вечернего тумана и казались хмурыми. По мере того как становилось темнее, ярче разгоралось
на небе зарево лесного пожара. Прошел
час, другой, а Дерсу не возвращался. Я начал беспокоиться.
Китайцы в рыбной фанзе сказали правду. Только к вечеру мы дошли до реки Санхобе. Тропа привела нас прямо к небольшому поселку. В одной фанзе горел огонь. Сквозь тонкую бумагу в окне я услышал голос Н.А. Пальчевского и увидел его профиль. В такой поздний
час он меня не ожидал. Г.И. Гранатман и А.И. Мерзляков находились в соседней фанзе. Узнав о нашем приходе, они тотчас прибежали. Начались обоюдные расспросы. Я рассказывал им, что случилось с нами в дороге, а они мне говорили о том, как работали
на Санхобе.
Река Сица быстрая и порожистая. Пороги ее не похожи
на пороги других рек Уссурийского края. Это скорее шумные и пенистые каскады. В среднем течении река шириной около 10 м и имеет быстроту течения 8 км в
час в малую воду. Истоки ее представляются в виде одного большого ручья, принимающего в себя множество мелких ручьев, стекающих с гор по коротким распадкам.
В 12
часов я проснулся. У огня сидел китаец-проводник и караулил бивак. Ночь была тихая, лунная. Я посмотрел
на небо, которое показалось мне каким-то странным, приплюснутым, точно оно спустилось
на землю. Вокруг луны было матовое пятно и большой радужный венец. В таких же пятнах были и звезды. «Наверно, к утру будет крепкий мороз», — подумал я, затем завернулся в свое одеяло, прижался к спящему рядом со мной казаку и опять погрузился в сон.
От упомянутой фанзы до перевала через Сихотэ-Алинь будет 8 км. Хотя котомки и давали себя чувствовать, но тем не менее мы шли бодро и редко делали привалы. К 4
часам пополудни мы добрались до Сихотэ-Алиня, оставалось только подняться
на его гребень. Я хотел было идти дальше, но Дерсу удержал меня за рукав.
Дерсу советовал крепче ставить палатки и, главное, приготовить как можно больше дров не только
на ночь, но и
на весь завтрашний день. Я не стал с ним больше спорить и пошел в лес за дровами. Через 2
часа начало смеркаться. Стрелки натаскали много дров, казалось, больше чем нужно, но гольд не унимался, и я слышал, как он говорил китайцам...