Неточные совпадения
Редакция сочла возможным сохранить транскрипцию, предложенную автором.)], откуда берут
начало четыре реки: Циму, Майхе, Даубихе [Дао-бин-хэ — река, где
было много сражений.] и Лефу Затем я должен
был осмотреть все тропы около озера Ханка и вблизи Уссурийской железной дороги.
Через час восток
начал алеть. Я посмотрел на часы,
было 6 часов утра. Пора
было будить очередного артельщика. Я стал трясти его за плечо. Стрелок сел и
начал потягиваться. Яркий свет костра резал ему глаза — он морщился. Затем, увидев Дерсу, проговорил, усмехнувшись...
Часа два шли мы по этой тропе. Мало-помалу хвойный лес
начал заменяться смешанным. Все чаще и чаще стали попадаться тополь, клен, осина, береза и липа. Я хотел
было сделать второй привал, но Дерсу посоветовал пройти еще немного.
Осенью в пасмурный день всегда смеркается рано. Часов в пять
начал накрапывать дождь. Мы прибавили шагу. Скоро дорога разделилась надвое. Одна шла за реку, другая как будто бы направлялась в горы. Мы выбрали последнюю. Потом стали попадаться другие дороги, пересекающие нашу в разных направлениях. Когда мы подходили к деревне,
было уже совсем темно.
Нечего делать, надо
было становиться биваком. Мы разложили костры на берегу реки и
начали ставить палатки. В стороне стояла старая развалившаяся фанза, а рядом с ней
были сложены груды дров, заготовленных корейцами на зиму. В деревне стрельба долго еще не прекращалась. Те фанзы, что
были в стороне, отстреливались всю ночь. От кого? Корейцы и сами не знали этого. Стрелки и ругались и смеялись.
Погода нам благоприятствовала.
Был один из тех теплых осенних дней, которые так часто бывают в ЮжноУссурийском крае в октябре. Небо
было совершенно безоблачное, ясное; легкий ветерок тянул с запада. Такая погода часто обманчива, и нередко после нее
начинают дуть холодные северо-западные ветры, и чем дольше стоит такая тишь, тем резче
будет перемена.
Граница между обоими государствами проходит здесь по прямой линии от устья реки Тур (по-китайски Байминхе [Бай-мин-хэ — речка ста имен, то
есть река, на которой живут многие.]) к реке Сунгаче (по-китайски Суначан [Сунчжа-Ачан — вероятно, название маньчжурское, означающее пять связей — пять сходящихся лучей, пять отрогов и т.д.]), берущей
начало из озера Ханка в точке, имеющей следующие географические координаты: 45° 27' с. ш. к 150° 10' в. д. от Ферро на высоте 86 м над уровнем моря.
Выбрав место, где не
было бурелома, казак сквозь кусты пробрался к реке, остановился в виду у плывущей лошади и
начал ее окликать; но шум реки заглушал его голос.
С интересом мы наблюдали эту борьбу. Кто кого одолеет? Удастся ли муравьям проникнуть в улей? Кто первый уступит?
Быть может, с заходом солнца враги разойдутся по своим местам для того, чтобы утром
начать борьбу снова;
быть может, эта осада пчелиного улья длится уже не первый день.
Покончив с осмотром фанз, отряд наш пошел дальше. Тропа стала прижиматься к горам. Это
будет как раз в том месте, где Улахе
начинает менять свое широтное направление на северо-западное. Здесь она шириной около 170 м и в среднем имеет скорость течения около 5 км/ч.
Утром перед восходом солнца дождь перестал, но вода в реке
начала прибывать, и потому надо
было торопиться с переправой. В этом случае значительную помощь оказали нам гольды. Быстро, без проволочек, они перебросили на другую сторону все наши грузы. Слабенькую лошадь переправили в поводу рядом с лодкой, а остальные переплыли сами.
Но вот свет на небе
начал гаснуть; из-под старых
елей и кустов поднялись ночные тени.
На другой день
было еще темно, когда я вместе с казаком Белоножкиным вышел с бивака. Скоро
начало светать; лунный свет поблек; ночные тени исчезли; появились более мягкие тона. По вершинам деревьев пробежал утренний ветерок и разбудил пернатых обитателей леса. Солнышко медленно взбиралось по небу все выше и выше, и вдруг живительные лучи его брызнули из-за гор и разом осветили весь лес, кусты и траву, обильно смоченные росой.
Чем выше мы поднимались, тем больше иссякали ручьи и наконец пропали совсем. Однако глухой шум под камнями указывал, что источники эти еще богаты водой. Мало-помалу шум этот тоже
начинал стихать. Слышно
было, как под землей бежала вода маленькими струйками, точно ее лили из чайника, потом струйки эти превратились в капли, и затем все стихло.
Кроме того, я заметил еще одну особенность: те растения, которые на западе
были уже отцветшими, здесь еще вовсе не
начинали цвести.
Последняя берет
начало с Тазовской горы, о которой речь
будет ниже.
В деревне Пермской у крестьянина Пятышкина я видел панты высотой в 52 см и толщиной в 22 см (расстояние между рогами у основания равнялось 8 см); на концах они только что
начали разветвляться; вес их
был 4,4 кг.
Среди крестьян
были и такие, которые ловили тигров живыми. При этом никаких клеток и западней не ставилось. Тигров они ловили руками и связывали веревками. Найдя свежий след тигрицы с годовалыми тигрятами, они пускали много собак и с криками
начинали стрелять в воздух. От такого шума тигры разбегались в разные стороны. Для такой охоты нужны смелость, ловкость и отвага.
26 числа небо
начало хмуриться. Порывистый ветер гнал тучи в густой туман. Это
был плохой признак. Ночью пошел дождь с ветром, который не прекращался подряд 3 суток. 28-го числа разразилась сильная буря с проливным дождем. Вода стекала с гор стремительными потоками; реки переполнились и вышли из берегов; сообщение поста Ольги с соседними селениями прекратилось.
Через 2 часа темное небо
начало синеть. Можно
было уже рассмотреть противоположный берег и бурелом на реке, нанесенный водою. Мы пошли на то место, где видели зверя. На песке около воды
были ясно видны отпечатки большой кошачьей лапы. Очевидно, тигр долго бродил около бивака с намерением чем-нибудь поживиться, но собаки почуяли его и забились в палатку.
Хребет, по которому мы теперь шли, состоял из ряда голых вершин, подымающихся одна над другою в восходящем порядке. Впереди, в 12 км, перпендикулярно к нему шел другой такой же хребет. В состав последнего с правой стороны входила уже известная нам Тазовская гора. Надо
было достигнуть узла, где соединялись оба хребта, и оттуда
начать спуск в долину Сандагоу.
В верхней части река Сандагоу слагается из 2 рек — Малой Сандагоу, имеющей истоки у Тазовской горы, и Большой Сандагоу, берущей
начало там же, где и Эрлдагоу (приток Вай-Фудзина). Мы вышли на вторую речку почти в самых ее истоках. Пройдя по ней 2–3 км, мы остановились на ночлег около ямы с водою на краю размытой террасы. Ночью снова
была тревога. Опять какое-то животное приближалось к биваку. Собаки страшно беспокоились. Загурский 2 раза стрелял в воздух и отогнал зверя.
Начиная с 7 июля погода снова стала портиться. Все время шли дожди с ветром. Воспользовавшись непогодой, я занялся вычерчиванием маршрутов и обработкой путевых дневников. На эту работу ушло 3 суток. Покончив с ней, я стал собираться в новую экспедицию на реку Арзамасовку. А.И. Мерзлякову
было поручено произвести съемку Касафуновой долины и Кабаньей пади, а Г.И. Гранатман взялся произвести рекогносцировку в направлении Арзамасовка — Тадушу.
В лесу попадалось много следов пятнистых оленей. Вскоре мы увидели и самих животных. Их
было три: самец, самка и теленок. Казаки стреляли, но промахнулись, чему я
был несказанно рад, так как продовольствия у нас
было вдоволь, а время пантовки [Охота за оленями в
начале лета ради добычи пантов.] давно уже миновало.
Сумрачная ночь близилась к концу. Воздух
начал синеть. Уже можно
было разглядеть серое небо, туман в горах, сонные деревья и потемневшую от росы тропинку. Свет костра потускнел; красные уголья стали блекнуть. В природе чувствовалось какое-то напряжение; туман подымался все выше и выше, и наконец пошел чистый и мелкий дождь.
Между тем погода по-прежнему, как выражался Дерсу, «потела». С утра хмурившееся небо
начало как бы немного проясняться. Туман поднялся выше, кое-где появились просветы, дождь перестал, но на земле
было еще по-прежнему сыро.
В словах старика
было столько душевного волнения, что я опять стал жалеть его,
начал успокаивать и старался перевести разговор на другую тему.
Чуть только
начало светать, наш бивак опять атаковали комары. О сне нечего
было и думать. Точно по команде все встали. Казаки быстро завьючили коней; не
пивши чаю, тронулись в путь. С восходом солнца туман
начал рассеиваться; кое-где проглянуло синее небо.
Следующий день — 7 августа. Как только взошло солнце, туман
начал рассеиваться, и через какие-нибудь полчаса на небе не
было ни одного облачка. Роса перед рассветом обильно смочила траву, кусты и деревья. Дерсу не
было на биваке. Он ходил на охоту, но неудачно, и возвратился обратно как раз ко времени выступления. Мы сейчас же тронулись в путь.
Но едва петли
были сняты, он тотчас
начал ворочать глазами.
Густой туман, лежавший до сих пор в долинах, вдруг
начал подыматься. Сначала оголились подошвы гор, потом стали видны склоны их и седловины. Дойдя до вершин, он растянулся в виде скатерти и остался неподвижен. Казалось, вот-вот хлынет дождь, но благоприятные для нас стихии взяли верх: день
был облачный, но не дождливый.
—
Будет агды (гром), — сказал Дерсу. — Постоянно так
начинай.
Я
начал понимать. Китаец принимал нас за диких свиней и действительно мог выстрелить из ружья. Дерсу что-то закричал ему. Китаец тотчас ответил и побежал нам навстречу, видно
было, что он и испугался и обрадовался нашему приходу.
Ночи сделались значительно холоднее. Наступило самое хорошее время года. Зато для лошадей в другом отношении стало хуже. Трава, которой они главным образом кормились в пути,
начала подсыхать. За неимением овса изредка, где
были фанзы, казаки покупали
буду и понемногу подкармливали их утром перед походом и вечером на биваках.
Вековые дубы, могучие кедры, черная береза, клен, аралия,
ель, тополь, граб, пихта, лиственница и тис росли здесь в живописном беспорядке. Что-то особенное
было в этом лесу. Внизу, под деревьями, царил полумрак. Дерсу шел медленно и, по обыкновению, внимательно смотрел себе под ноги. Вдруг он остановился и, не спуская глаз с какого-то предмета, стал снимать котомку, положил на землю ружье и сошки, бросил топор, затем лег на землю ничком и
начал кого-то о чем-то просить.
Надо
было торопиться. Через 2 км долина вдруг стала суживаться.
Начали попадаться глинистые сланцы — верный признак, что Сихотэ-Алинь
был недалеко. Здесь река протекает по узкому ложу. Шум у подножия береговых обрывов указывал, что дно реки загромождено камнями. Всюду пенились каскады; они чередовались с глубокими водоемами, наполненными прозрачной водой, которая в массе имела красивый изумрудный цвет.
Заночевали мы по ту сторону Сихотэ-Алиня, на границе лесных насаждений. Ночью
было сыро и холодно; мы почти не спали. Я все время кутался в одеяло и никак не мог согреться. К утру небо затянулось тучами, и
начал накрапывать дождь.
После полудня мы с Дерсу опять пошли вперед. За рекой тропка поднялась немного на косогор. Здесь мы сели отдохнуть. Я
начал переобуваться, а Дерсу стал закуривать трубку. Он уже хотел
было взять ее в рот, как вдруг остановился и стал пристально смотреть куда-то в лес. Через минуту он рассмеялся и сказал...
Часам к 6 пополудни мы возвратились на бивак.
Было еще довольно светло, когда наиболее ярые самцы
начали реветь, сначала на высоких горах, а потом и в долинах.
Тигр приближался и, вероятно, должен
был пройти близко от нас. Дерсу казался взволнованным. Сердце мое усиленно забилось. Я поймал себя на том, что чувство страха
начало овладевать мной. Вдруг Дерсу принялся кричать...
В дыму идти становилось все труднее и труднее.
Начинало першить в горле. Стало ясно, что мы не успеем пройти буреломный лес, который,
будучи высушен солнцем и ветром, представлял теперь огромный костер.
Вода в протоках кое-где
начала замерзать. Вмерзшая в лед рыба должна остаться здесь на всю зиму. Весной, как только солнышко пригреет землю, она вместе со льдом
будет вынесена в море, и там уничтожением ее займутся уже морские животные.
Говоря это, он прицелился и выстрелил в одну из свиней. С ревом подпрыгнуло раненное насмерть животное, кинулось
было к лесу; но тут же ткнулось мордой в землю и
начало барахтаться. Испуганные выстрелом птицы с криком поднялись на воздух и, в свою очередь, испугали рыбу, которая, как сумасшедшая, взад и вперед
начала носиться по протоке.
Время шло, а кругом
было по-прежнему тихо. Я тоже
начал думать, что Дерсу ошибся, как вдруг около месяца появилось матовое пятно с радужной окраской по наружному краю. Мало-помалу диск луны стал тускнеть, контуры его сделались расплывчатыми, неясными. Матовое пятно расширялось и поглотило наружное кольцо. Какая-то мгла быстро застилала небо, но откуда она взялась и куда двигалась, этого сказать
было нельзя.
Верховья Имана покрыты густыми смешанными лесами. Трудно себе представить местность более пустынную и дикую. Только в
начале зимы она немного оживает. Сюда перекочевывают прибрежные китайцы для соболевания, но долго не остаются: они боятся
быть застигнутыми глубокими снегами и потому рано уходят обратно.
Выбравшись на берег, первое, что мы сделали, — разложили костер. Надо
было обсушиться. Кто-то подал мысль, что следует согреть чай и
поесть.
Начали искать мешок с продовольствием, но его не оказалось. Не досчитались также одной винтовки. Нечего делать, мы закусили тем, что
было у каждого в кармане, и пошли дальше. Удэгейцы говорили, что к вечеру мы дойдем до фанзы Сехозегоуза. Та м в амбаре они надеялись найти мороженую рыбу.
Между тем погода
начала хмуриться, небо опять заволокло тучами. Резкие порывы ветра подымали снег с земли. Воздух
был наполнен снежной пылью, по реке кружились вихри. В одних местах ветром совершенно сдуло снег со льда, в других, наоборот, намело большие сугробы. За день все сильно прозябли. Наша одежда износилась и уже не защищала от холода.
Сказав это, он уверенно пошел вперед. Порой он останавливался и усиленно нюхал воздух. Та к прошли мы 50 шагов, потом сто, двести, а обещанной юрты все еще не
было видно. Усталые люди
начали смеяться над стариком. Дерсу обиделся.
В 2 часа мы дошли до Мяолина — то
была одна из самых старых фанз в Иманском районе. В ней проживали 16 китайцев и 1 гольдячка. Хозяин ее поселился здесь 50 лет тому назад, еще юношей, а теперь он насчитывал себе уже 70 лет. Вопреки ожиданиям он встретил нас хотя и не очень любезно, но все же распорядился накормить и позволил ночевать у себя в фанзе. Вечером он напился пьян.
Начал о чем-то меня просить, но затем перешел к более резкому тону и стал шуметь.
Странное дело, чем ближе мы подходили к Уссури, тем самочувствие становилось хуже. Котомки наши
были почти пустые, но нести их
было тяжелее, чем наполненные в
начале дороги. Лямки до того нарезали плечи, что дотронуться до них
было больно. От напряжения болела голова, появилась слабость.