Неточные совпадения
Их отзывы утвердили меня
в том смысле,
что появление такого научно-популярного описания края, из которого учащаяся молодежь почерпнула бы немало интересных сведений, было бы полезным
делом.
Спустившись с дерева, я присоединился к отряду. Солнце уже стояло низко над горизонтом, и надо было торопиться разыскать воду,
в которой и люди и лошади очень нуждались. Спуск с куполообразной горы был сначала пологий, но потом сделался крутым. Лошади спускались, присев на задние ноги. Вьюки лезли вперед, и, если бы при седлах не было шлей, они съехали бы им на голову. Пришлось делать длинные зигзаги,
что при буреломе, который валялся здесь во множестве, было
делом далеко не легким.
Иногда случается,
что горы и лес имеют привлекательный и веселый вид. Так, кажется, и остался бы среди них навсегда. Иногда, наоборот, горы кажутся угрюмыми, дикими. И странное
дело! Чувство это не бывает личным, субъективным, оно всегда является общим для всех людей
в отряде. Я много раз проверял себя и всегда убеждался,
что это так. То же было и теперь.
В окружающей нас обстановке чувствовалась какая-то тоска, было что-то жуткое и неприятное, и это жуткое и тоскливое понималось всеми одинаково.
Осмотрев его кругом, наш новый знакомый опять подтвердил,
что несколько
дней тому назад по тропе прошел китаец и
что он ночевал
в этом балагане.
Чем ближе я присматривался к этому человеку, тем больше он мне нравился. С каждым
днем я открывал
в нем новые достоинства. Раньше я думал,
что эгоизм особенно свойствен дикому человеку, а чувство гуманности, человеколюбия и внимания к чужому интересу присуще только европейцам. Не ошибся ли я? Под эти мысли я опять задремал и проспал до утра.
Шесты, которыми стрелки проталкивали лодку вперед, упираясь
в дно реки, часто завязали, и настолько крепко,
что вырывались из рук.
Погода нам благоприятствовала. Был один из тех теплых осенних
дней, которые так часто бывают
в ЮжноУссурийском крае
в октябре. Небо было совершенно безоблачное, ясное; легкий ветерок тянул с запада. Такая погода часто обманчива, и нередко после нее начинают дуть холодные северо-западные ветры, и
чем дольше стоит такая тишь, тем резче будет перемена.
«
В самом
деле, — подумал я, — житель лесов не выживет
в городе, и не делаю ли я худо,
что сбиваю его с того пути, на который он встал с детства?»
Во время путешествия скучать не приходится. За
день так уходишься,
что еле-еле дотащишься до бивака. Палатка, костер и теплое одеяло кажутся тогда лучшими благами, какие только даны людям на земле; никакая городская гостиница не может сравниться с ними. Выпьешь поскорее горячего чаю, залезешь
в свой спальный мешок и уснешь таким сном, каким спят только усталые.
В результате выходит так,
что в ненастье идешь, а
в солнечный
день сидишь
в палатке, приводишь
в порядок съемки, доканчиваешь дневник, делаешь вычисления — одним словом, исполняешь ту работу, которую не успел сделать раньше.
В день выступления, 19 мая, мы все встали рано, но выступили поздно. Это вполне естественно. Первые сборы всегда затягиваются. Дальше
в пути все привыкают к известному порядку, каждый знает своего коня, свой вьюк, какие у него должны быть вещи,
что сперва надо укладывать,
что после, какие предметы бывают нужны
в дороге и какие на биваке.
К трем часам
дня отряд наш стал подходить к реке Уссури. Опытный глаз сразу заметил бы,
что это первый поход. Лошади сильно растянулись, с них то и
дело съезжали седла, расстегивались подпруги, люди часто останавливались и переобувались. Кому много приходилось путешествовать, тот знает,
что это
в порядке вещей. С каждым
днем эти остановки делаются реже, постепенно все налаживается, и дальнейшие передвижения происходят уже ровно и без заминок. Тут тоже нужен опыт каждого человека
в отдельности.
С рассветом казалось,
что день будет пасмурный и дождливый, но к 10 часам утра погода разгулялась. Тогда мы увидели то,
что искали.
В 5 км от нас река собирала
в себя все протоки. Множество сухих релок давало возможность подойти к ней вплотную. Но для этого надо было обойти болота и спуститься
в долину около горы Кабарги.
Вечером стрелки и казаки сидели у костра и пели песни. Откуда-то взялась у них гармоника. Глядя на их беззаботные лица, никто бы не поверил,
что только 2 часа тому назад они бились
в болоте, измученные и усталые. Видно было,
что они совершенно не думали о завтрашнем
дне и жили только настоящим. А
в стороне, у другого костра, другая группа людей рассматривала карты и обсуждала дальнейшие маршруты.
Когда идешь
в дальнюю дорогу, то уже не разбираешь погоды. Сегодня вымокнешь, завтра высохнешь, потом опять вымокнешь и т.д.
В самом
деле, если все дождливые
дни сидеть на месте, то, пожалуй, недалеко уйдешь за лето. Мы решили попытать счастья и хорошо сделали. Часам к 10 утра стало видно,
что погода разгуливается. Действительно,
в течение
дня она сменялась несколько раз: то светило солнце, то шел дождь. Подсохшая было дорога размокла, и опять появились лужи.
На другой
день мы встали рано и рано выступили
в дорогу. Фанзы, которые вчера мы видели с перевала, оказались гольдскими. Местность эта называется Чжумтайза [Чжун-тай-цзы — горный ручей.],
что по-китайски означает — Горный ручей. Живущие здесь гольды принадлежали к роду Юкомика, ныне почти совершенно уничтоженному оспенными эпидемиями. Стойбища их были на Амуре, на том месте, где теперь стоит Хабаровск.
Паначев рассказывал,
что расстояние от Загорной до Кокшаровки он налегке проходил
в один
день. Правда, один
день он считал от рассвета до сумерек. А так как мы шли с вьюками довольно медленно, то рассчитывали этот путь сделать
в 2 суток, с одной только ночевкой
в лесу.
Следующий
день был еще более томительный и жаркий. Мы никуда не уходили, сидели
в избах и расспрашивали староверов о деревне и ее окрестностях. Они рассказывали,
что Кокшаровка основана
в 1903 году и
что в ней 22 двора.
Следующий
день, 8 июня, ушел на поиски
в воде ружей. Мы рассчитывали,
что при солнце будет видно
дно реки, но погода, как на грех, снова испортилась. Небо покрылось тучами, и стало моросить. Тем не менее после полудня Меляну удалось найти 2 ружья, ковочный инструмент, подковы и гвозди. Удовольствовавшись этим, я приказал собираться
в дорогу.
Нет худа без добра. Случилось так,
что последние 2 ночи мошки было мало; лошади отдохнули и выкормились. Злополучную лодку мы вернули хозяевам и
в 2 часа
дня тронулись
в путь.
В тайге Уссурийского края надо всегда рассчитывать на возможность встречи с дикими зверями. Но самое неприятное — это встреча с человеком. Зверь спасается от человека бегством, если же он и бросается, то только тогда, когда его преследуют.
В таких случаях и охотник и зверь — каждый знает,
что надо делать. Другое
дело человек.
В тайге один бог свидетель, и потому обычай выработал особую сноровку. Человек, завидевший другого человека, прежде всего должен спрятаться и приготовить винтовку.
На следующий
день мы выступили из Иолайзы довольно рано. Путеводной нитью нам служила небольшая тропка. Сначала она шла по горам с левой стороны Фудзина, а затем, миновав небольшой болотистый лесок, снова спустилась
в долину. Размытая почва, галечниковые отмели и ямы — все это указывало на то,
что река часто выходит из берегов и затопляет долину.
Долинный лес иногда бывает так густ,
что сквозь ветки его совершенно не видно неба. Внизу всегда царит полумрак, всегда прохладно и сыро. Утренний рассвет и вечерние сумерки
в лесу и
в местах открытых не совпадают по времени. Чуть только тучка закроет солнце, лес сразу становится угрюмым, и погода кажется пасмурной. Зато
в ясный
день освещенные солнцем стволы деревьев, ярко-зеленая листва, блестящая хвоя, цветы, мох и пестрые лишайники принимают декоративный вид.
До сумерек было еще далеко. Я взял свою винтовку и пошел осматривать окрестности. Отойдя от бивака с километр, я сел на пень и стал слушать.
В часы сумерек пернатое население тайги всегда выказывает больше жизни,
чем днем. Мелкие птицы взбирались на верхушки деревьев, чтобы взглянуть оттуда на угасающее светило и послать ему последнее прости.
К сумеркам мы дошли до водораздела. Люди сильно проголодались, лошади тоже нуждались
в отдыхе. Целый
день они шли без корма и без привалов. Поблизости бивака нигде травы не было. Кони так устали,
что, когда с них сняли вьюки, они легли на землю. Никто не узнал бы
в них тех откормленных и крепких лошадей, с которыми мы вышли со станции Шмаковка. Теперь это были исхудалые животные, измученные бескормицей и гнусом.
Спускаться по таким оврагам очень тяжело.
В особенности трудно пришлось лошадям. Если графически изобразить наш спуск с Сихотэ-Алиня, то он представился бы
в виде мелкой извилистой линии по направлению к востоку. Этот спуск продолжался 2 часа. По
дну лощины протекал ручей. Среди зарослей его почти не было видно. С веселым шумом бежала вода вниз по долине, словно радуясь тому,
что наконец-то она вырвалась из-под земли на свободу. Ниже течение ручья становилось спокойнее.
На следующий
день, 17 июня, мы расстались со стариком. Я подарил ему свой охотничий нож, а А.И. Мерзляков — кожаную сумочку. Теперь топоры нам были уже не нужны. От зверовой фанзы вниз по реке шла тропинка.
Чем дальше, тем она становилась лучше. Наконец мы дошли до того места, где река Синь-Квандагоу сливается с Тудагоу. Эта последняя течет
в широтном направлении, под острым углом к Сихотэ-Алиню. Она значительно больше Синь-Квандагоу и по справедливости могла бы присвоить себе название Вай-Фудзина.
Китаец говорил,
что если мы будем идти целый
день, то к вечеру дойдем до земледельческих фанз. Действительно,
в сумерки мы дошли до устья Эрлдагоу (вторая большая падь). Это чрезвычайно порожистая и быстрая река. Она течет с юго-запада к северо-востоку и на пути своем прорезает мощные порфировые пласты. Некоторые из порогов ее имеют вид настоящих водопадов. Окрестные горы слагаются из роговика и кварцита. Отсюда до моря около 78 км.
На другой
день назначена была дневка. Надо было дать отдохнуть и людям и лошадям. За последние
дни все так утомились,
что нуждались
в более продолжительном отдыхе,
чем ночной сон. Молодой китаец, провожавший нас через Сихотэ-Алинь, сделал необходимые закупки и рано утром выступил
в обратный путь.
Первые два
дня мы отдыхали и ничего не делали.
В это время за П.К. Рутковским пришел из Владивостока миноносец «Бесшумный». Вечером П.К. Рутковский распрощался с нами и перешел на судно. На другой
день на рассвете миноносец ушел
в море. П.К. Рутковский оставил по себе
в отряде самые лучшие воспоминания, и мы долго не могли привыкнуть к тому,
что его нет более с нами.
Характер растительности был тот же самый,
что и около поста Ольги. Дуб, береза, липа, бархат, тополь, ясень и ива росли то группами, то
в одиночку. Различные кустарники, главным образом, леспедеца, калина и таволга, опутанные виноградом и полевым горошком, делали некоторые места положительно непроходимыми,
в особенности если к ним еще примешивалось чертово дерево. Идти по таким кустарникам
в жаркий
день очень трудно. Единственная отрада — ручьи с холодною водою.
Река Сыдагоу длиною 60 км.
В верхней половине она течет параллельно Вай-Фудзину, затем поворачивает к востоку и впадает
в него против села Пермского. Мы вышли как раз к тому месту, где Сыдагоу делает поворот. Река эта очень каменистая и порожистая. Пермцы пробовали было по ней сплавлять лес, но он так сильно обивался о камни,
что пришлось бросить это
дело. Нижняя часть долины, где проходит почтовый тракт, открытая и удобная для земледелия, средняя — лесистая, а верхняя — голая и каменистая.
Откуда эти тайнобрачные добывают влагу? Вода
в камнях не задерживается, а между тем мхи растут пышно. На ощупь они чрезвычайно влажны. Если мох выжать рукой, из него капает вода. Ответ на заданный вопрос нам даст туман. Он-то и есть постоянный источник влаги. Мхи получают воду не из земли, а из воздуха. Та к как
в Уссурийском крае летом и весною туманных
дней несравненно больше,
чем солнечных, то пышное развитие мхов среди осыпей становится вполне понятным.
В горах расстояния очень обманчивы. Мы шли целый
день, а горный хребет, служащий водоразделом между реками Сандагоу и Сыдагоу, как будто тоже удалялся от нас. Мне очень хотелось дойти до него, но вскоре я увидел,
что сегодня нам это сделать не удастся.
День приближался к концу; солнце стояло почти у самого горизонта. Нагретые за
день камни сильно излучали теплоту. Только свежий ветер мог принести прохладу.
Следующий
день был воскресный. Пользуясь тем,
что вода
в реке была только кое-где
в углублениях, мы шли прямо по ее руслу.
В средней части реки Сандагоу растут такие же хорошие леса, как и на реке Сыдагоу. Всюду виднелось множество звериных следов.
В одном месте река делает большую петлю.
В другом месте я заметил мухоловок, которые легко ловили на лету насекомых и так были заняты своим
делом,
что совершенно не замечали людей и собак и даже не обращали внимания на ружейные выстрелы.
Сумерки спустились на землю раньше,
чем мы успели дойти до перевала.
День только
что кончился. С востока откуда-то издалека, из-за моря, точно синий туман, надвигалась ночь. Яркие зарницы поминутно вспыхивали на небе и освещали кучевые облака, столпившиеся на горизонте.
В стороне шумел горный ручей,
в траве неумолкаемым гомоном трещали кузнечики.
Сразу от огня вечерний мрак мне показался темнее,
чем он был на самом
деле, но через минуту глаза мои привыкли, и я стал различать тропинку. Луна только
что нарождалась. Тяжелые тучи быстро неслись по небу и поминутно закрывали ее собой. Казалось, луна бежала им навстречу и точно проходила сквозь них. Все живое кругом притихло;
в траве чуть слышно стрекотали кузнечики.
Сегодня я заметил,
что он весь
день был как-то особенно рассеян. Иногда он садился
в стороне и о чем-то напряженно думал. Он опускал руки и смотрел куда-то вдаль. На вопрос, не болен ли он, старик отрицательно качал головой, хватался за топор и, видимо, всячески старался отогнать от себя какие-то тяжелые мысли.
В переходе от
дня к ночи всегда есть что-то таинственное.
В лесу
в это время становится сумрачно и тоскливо. Кругом воцаряется жуткое безмолвие. Затем появляются какие-то едва уловимые ухом звуки. Как будто слышатся глубокие вздохи. Откуда они исходят? Кажется,
что вздыхает сама тайга. Я оставил работу и весь отдался влиянию окружающей меня обстановки. Голос Дерсу вывел меня из задумчивости.
Я спешно стал снимать с него верхнюю одежду. Его куртка и нижняя рубашка были разорваны. Наконец я его
раздел. Вздох облегчения вырвался из моей груди. Пулевой раны нигде не было. Вокруг контуженого места был кровоподтек немногим более пятикопеечной монеты. Тут только я заметил,
что я дрожу, как
в лихорадке. Я сообщил Дерсу характер его ранения. Он тоже успокоился. Заметив волнение, он стал меня успокаивать...
В верхней части
дно ее занесено щебнем, из
чего можно заключить,
что в дождливое время года она заливается водой.
Последние 2
дня были грозовые. Особенно сильная гроза была 23-го вечером. Уже с утра было видно,
что в природе что-то готовится: весь
день сильно парило;
в воздухе стояла мгла. Она постепенно увеличивалась и после полудня сгустилась настолько,
что даже ближние горы приняли неясные и расплывчатые очертания. Небо сделалось белесоватым. На солнце можно было смотреть невооруженным глазом: вокруг него появилась желтая корона.
На другой
день сразу было 3 грозы. Я заметил,
что по мере приближения к морю грозы затихали. Над водой вспышки молнии происходили только
в верхних слоях атмосферы, между облаками. Как и надо было ожидать, последний ливень перешел
в мелкий дождь, который продолжался всю ночь и следующие 2 суток без перерыва.
Надо было торопиться. Через 2 км долина вдруг стала суживаться. Начали попадаться глинистые сланцы — верный признак,
что Сихотэ-Алинь был недалеко. Здесь река протекает по узкому ложу. Шум у подножия береговых обрывов указывал,
что дно реки загромождено камнями. Всюду пенились каскады; они чередовались с глубокими водоемами, наполненными прозрачной водой, которая
в массе имела красивый изумрудный цвет.
В переходе от
дня к ночи
в тайге всегда есть что-то торжественное. Угасающий
день нагоняет на душу чувство жуткое и тоскливое. Одиночество родит мысли, воспоминания. Я так ушел
в себя,
что совершенно забыл о том, где я нахожусь и зачем пришел сюда
в этот час сумерек.
Закусив немного, мы собрали свои котомки и тронулись
в путь. Около моря я нашел место бивака Н.А. Пальчевского. Из письма, оставленного мне
в бутылке, привязанной к палке, я узнал,
что он здесь работал несколько
дней тому назад и затем отправился на север, конечным пунктом наметив себе бухту Терней.
Во вторую половину
дня нам удалось пройти только до перевала. Заметив,
что вода
в речке начинает иссякать, мы отошли немного
в сторону и стали биваком недалеко от водораздела. Весело затрещали сухие дрова
в костре. Мы грелись около огня и делились впечатлениями предыдущей ночи.
Мы так устали за
день,
что не пошли дальше и остались здесь ночевать. Внутри фанзы было чисто, опрятно. Гостеприимные китайцы уступили нам свои места на канах и вообще старались всячески услужить. На улице было темно и холодно; со стороны моря доносился шум прибоя, а
в фанзе было уютно и тепло…
В этот
день вечером возвратился Чжан Бао. Он сообщил нам,
что не застал хунхузов
в заливе Пластун. После перестрелки с Дерсу они ушли на шаланде
в море, направляясь, по-видимому, на юг.