Неточные совпадения
Через час я вернулся к своим. Марченко уже согрел чай и ожидал моего возвращения. Утолив жажду, мы сели
в лодку и поплыли дальше. Желая пополнить свой дневник, я спросил Дерсу, следы каких животных он видел
в долине Лефу с тех
пор, как мы вышли из
гор и начались болота. Он отвечал, что
в этих местах держатся козули, енотовидные собаки, барсуки, волки, лисицы, зайцы, хорьки, выдры, водяные крысы, мыши и землеройки.
В память избавления своего от врага они поставили крест на высокой
горе, которая с той
поры стала называться Крестовою.
Ориентировочным пунктом может служить здесь высокая скалистая сопка, называемая старожилами-крестьянами Петуший гребень.
Гора эта входит
в состав водораздела между реками Тапоузой и Хулуаем. Подъем на перевал
в истоках Хулуая длинный и пологий, но спуск к Тапоузе крутой. Кроме этой сопки, есть еще другая
гора — Зарод;
в ней находится Макрушинская пещера — самая большая, самая интересная и до сих
пор еще не прослеженная до конца.
Густой туман, лежавший до сих
пор в долинах, вдруг начал подыматься. Сначала оголились подошвы
гор, потом стали видны склоны их и седловины. Дойдя до вершин, он растянулся
в виде скатерти и остался неподвижен. Казалось, вот-вот хлынет дождь, но благоприятные для нас стихии взяли верх: день был облачный, но не дождливый.
И точно
в ответ на его слова
в горах послышался шум, потом налетел сильный
порыв ветра с той стороны, откуда мы его не ожидали. Дрова разгорелись ярким пламенем. Вслед за первым
порывом налетел второй, потом третий, пятый, десятый, и каждый
порыв был продолжительнее предыдущего. Хорошо, что палатки наши были крепко привязаны, иначе их сорвало бы ветром.
Кругом нас творилось что-то невероятное. Ветер бушевал неистово, ломал сучья деревьев и переносил их по воздуху, словно легкие пушинки. Огромные старые кедры раскачивались из стороны
в сторону, как тонкоствольный молодняк. Теперь уже ни
гор, ни неба, ни земли — ничего не было видно. Все кружилось
в снежном вихре.
Порой сквозь снежную завесу чуть-чуть виднелись силуэты ближайших деревьев, но только на мгновение. Новый
порыв ветра — и туманная картина пропадала.
Людмила, всхлипывая, тихонько говорила, —
в порыве горя забывая сердиться на то, что ее дразнят:
Неточные совпадения
Татьяна долго
в келье модной // Как очарована стоит. // Но поздно. Ветер встал холодный. // Темно
в долине. Роща спит // Над отуманенной рекою; // Луна сокрылась за
горою, // И пилигримке молодой //
Пора, давно
пора домой. // И Таня, скрыв свое волненье, // Не без того, чтоб не вздохнуть, // Пускается
в обратный путь. // Но прежде просит позволенья // Пустынный замок навещать, // Чтоб книжки здесь одной читать.
Но уж темнеет вечер синий, //
Пора нам
в оперу скорей: // Там упоительный Россини, // Европы баловень — Орфей. // Не внемля критике суровой, // Он вечно тот же, вечно новый, // Он звуки льет — они кипят, // Они текут, они
горят, // Как поцелуи молодые, // Все
в неге,
в пламени любви, // Как зашипевшего аи // Струя и брызги золотые… // Но, господа, позволено ль // С вином равнять do-re-mi-sol?
Татьяна слушала с досадой // Такие сплетни; но тайком // С неизъяснимою отрадой // Невольно думала о том; // И
в сердце дума заронилась; //
Пора пришла, она влюбилась. // Так
в землю падшее зерно // Весны огнем оживлено. // Давно ее воображенье, //
Сгорая негой и тоской, // Алкало пищи роковой; // Давно сердечное томленье // Теснило ей младую грудь; // Душа ждала… кого-нибудь,
Добро бы было
в гору, // Или
в ночную
пору;
В июле,
в самый зной,
в полуденную
пору, // Сыпучими песками,
в гору, // С поклажей и с семьёй дворян, // Четвёркою рыдван // Тащился.