Итак, через день назначено
было ехать к Александре Степановне и она с своим башкиролюбивым супругом отправилась накануне в свою Каратаевку и пригласила, с позволенья отца, старшую и младшую сестру; а Елизавета Степановна осталась дома под предлогом, что у ней больной муж лежит в Бугуруслане, а собственно для назидательных бесед с стариками.
Неточные совпадения
Я слышал сам, как она рассказывала, что в первые минуты совсем
было сошла с ума; но необычайная твердость духа и теплая вера подкрепили ее, и она вскоре решилась на такой поступок, на какой едва ли бы отважился самый смелый мужчина: она велела заложить лошадей, сказавши, что
едет в губернский город, и с одною горничною девушкой, с кучером и лакеем отправилась прямо в Парашино.
Первыми словами Степана Михайловича
были: «Танайченок, ты сейчас
едешь в Уфу с письмом к Алексею Степанычу; соберись в одну минуту; да чтобы никто не знал, куда и зачем
едешь!
Например, он хотел подарить ей в день именин такой материи на платье, какую можно
было подарить только ее горничной; он думал
ехать к венцу в какой-то старинной повозке на пазах, которая возбудила бы смех в целом городе, и пр. и пр.
Каково нам видеть, что уж и эта старая ведьма Алакаева помыкает тобой, как холопом: поезжай туда, то-то привези, об этом-то справься… да приказывает еще всё делать проворнее, да еще изволит выговоры давать; а нас и в грош не ставит, ни о чем с нами и посоветоваться не хочет…» Алексей Степаныч не находил слов для возражения и говорил только, что он сестриц своих любит и всегда
будет любить и что ему пора
ехать к Софье Николавне, после чего брал шляпу и поспешно уходил.
Грустная тень давно слетела с лица молодых. Они
были совершенно счастливы. Добрые люди не могли смотреть на них без удовольствия, и часто повторялись слова: «какая прекрасная пара!» Через неделю молодые собирались
ехать в Багрово, куда сестры Алексея Степаныча уехали через три дня после свадьбы. Софья Николавна написала с ними ласковое письмо к старикам.
Молодые
ехали на переменных по проселочной дороге, и потому надобно
было посылать передового для заготовления лошадей от деревни до деревни.
Степан Михайлыч решил, что молодым надо объездить родных по старшинству, и потому
было положено, что завтра молодые
поедут к Аксинье Степановне Нагаткиной, которая и отправилась домой в тот же день после обеда; с ней
поехала и Елизавета Степановна, чтоб помочь в хлопотах по хозяйству для приема молодых к обеду.
Невестка успела
напоить чаем свекра и
поехала, обласканная им; он даже перекрестил ее на дорогу, потому что молодые должны
были ночевать в гостях.
После чая Кальпинские и Лупеневская уехали, потому что им
ехать было недалеко, всего пятнадцать верст, и потому что ночевать в доме решительно
было негде.
Он запретил своей дочери Аксинье Степановне
ехать в Уфу, чтоб
быть крестною матерью новорожденной Багровой, и с досадой сказал: «Вот еще! семь верст киселя
есть!
ехать крестить девчонку!
Приказав, чтобы новорожденному до утра не давали груди кормилицы, а
поили одним ревенным сиропом, он простился с своими счастливыми хозяевами, поцеловал ручку новорожденного и
поехал спать с тем, чтобы поранее навестить родильницу.
Если бы не это всё усиливающееся желание быть свободным, не иметь сцены каждый раз, как ему надо
было ехать в город на съезд, на бега, Вронский был бы вполне доволен своею жизнью.
Сестры Сомовы жили у Варавки, под надзором Тани Куликовой: сам Варавка уехал в Петербург хлопотать о железной дороге, а оттуда должен
был поехать за границу хоронить жену. Почти каждый вечер Клим подымался наверх и всегда заставал там брата, играющего с девочками. Устав играть, девочки усаживались на диван и требовали, чтоб Дмитрий рассказал им что-нибудь.
Неточные совпадения
Осип. Да что завтра! Ей-богу,
поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка
будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Добчинский. Он! и денег не платит и не
едет. Кому же б
быть, как не ему? И подорожная прописана в Саратов.
Сначала он принял
было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к нему не
поедет, и что он не хочет сидеть за него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава богу, все пошло хорошо.
Помалчивали странники, // Покамест бабы прочие // Не поушли вперед, // Потом поклон отвесили: // «Мы люди чужестранные, // У нас забота
есть, // Такая ли заботушка, // Что из домов повыжила, // С работой раздружила нас, // Отбила от
еды.
Сладка
еда крестьянская, // Весь век
пила железная // Жует, а
есть не
ест!