Неточные совпадения
Только что Болдухины начали рекомендоваться с хозяйкой, как Флегонт Афанасьич хватился Наташи: он видел, что
она шла вместе с отцом и
матерью.
Много чужих вин перебрала
она на себя и много за них вытерпела от вспыльчивой и долго не любившей
ее матери.
Отец с
матерью переглянулись, усмехнулись и, чтобы убедить Наташу в противном, прочли
ей письмо Солобуевых, с разными примечаниями и объяснениями, разумеется, не в пользу Афанасью Флегонтовичу.
Несмотря на то, что требования Варвары Михайловны были, с одной стороны, тяжелы для Наташи, Наташа была очень обрадована тем, что
мать стала обращать на
нее внимание.
Она же, напротив, будучи нелюбимой дочерью, страстно любила
мать и хотя по доброте своей не завидовала, но сердечно огорчалась, видя, как
ее маменька бывала иногда нежна, заботлива и ласкова к
ее братьям и сестрам, особенно к братцу Петруше.
Наташа, заметив, что стоящие возле них молодые люди внимательно глядят на
нее, и сообразив, что они, верно, будут смеяться и говорить: «Зачем такая здоровая девушка пьет такую гадость», — осмелилась тихим голосом сказать
матери: «Позвольте мне сегодня не пить воды!» Но г-жа Болдухина строго на
нее взглянула и сказала: «Пей!» Наташа с ангельской кротостью, без малейшего признака неудовольствия, взяла стакан, наклонилась к источнику и выпила два стакана не поморщась (хотя вода была
ей очень противна) и с спокойной веселостью пошла за своей
матерью.
Во-первых, потому, что для Наташи всякое новое знакомство, сопровождаемое принуждением, было тягостно; во-вторых,
мать так шумно хлопотала о
ее наряде, особенно о прическе волос, с которыми наша красавица никогда не умела сладить, так сердилась на горничную барышни, очень любимую
ею Евьешу, что Наташа почувствовала досаду на гостя, для которого, очевидно, подняты были все эти требования, шум и хлопоты; в-третьих, г-жа Болдухина не умела скрыть своего радостного волнения, до того хвалила приезжего гостя и особенно его красноречие, что робкой Наташе, которая искренно признавала себя за простую деревенскую барышню, сделалось как-то неловко и даже страшно явиться на смотр и на суд такого умника и красноречивого говоруна.
Наташа стрекнула было под защиту своей гувернантки, возле которой всегда сидела за обедом, но
мать глазами указала
ей место подле себя, прямо против приезжего гостя.
Нечаянно взглянула
она на Морица Иваныча, и его лукавая улыбка окончательно
ее сконфузила;
она так растерялась, что готова была заплакать и убежать; но страх прогневать
мать, которая бросала на
нее выразительные взгляды, преодолел все другие чувства, и Наташа овладела собой.
Наташа, однако, начала догадываться, о чем идет дело; но не успела
она высказать своей гувернантке, отчего молодой гость
ей не нравится, как прибежала маленькая
ее сестра и принесла приказание
матери, чтобы Наташа пришла в гостиную.
Молодой человек предложил руку Наташе;
она изумилась, взглянула на
мать и, прочитав в
ее глазах согласие, подала свою руку.
Она оглянулась на всех, и все, кроме отца и
матери, не могли удержаться от смеха, глазами указывая на
ее смешного кавалера, а кто смешон, не смеша, тот, конечно, не понравится молодой девушке.
Встав из-за стола,
она упросила
мать отпустить
ее с дежурства из гостиной, говоря, что у
ней разболелась голова;
мать позволила
ей уйти, но Шатов просидел с хозяевами еще часа полтора, проникнутый и разогретый чувством искренней любви, оживившей его несколько апатичный ум и медленную речь; он говорил живо, увлекательно, даже тепло и совершенно пленил Болдухиных, особенно Варвару Михайловну, которая, когда Ардальон Семеныч ушел, несколько времени не находила слов достойно восхвалить своего гостя и восполняла этот недостаток выразительными жестами, к которым только в крайности прибегала.
Она предчувствовала, что разговор будет о Шатове, и затруднялась, как отвечать, если
мать спросит: «Нравится ли он
ей?»
Она хорошо уже поняла, что отцу и
матери Ардальон Семеныч очень нравится.
Лишь только вошла Наташа, Варвара Михайловна бросилась
ей навстречу, с горячностью обняла и со слезами принялась целовать голову милой своей дочери, лаская
ее нежными словами, столь красноречивыми в устах
матери.
Вслед за таким вступлением полились восторженные речи, содержанием которых была пламенная радость
матери, что такой редкий молодой человек, как Ардальон Семеныч, осыпанный от бога всеми дарами, страстно полюбил Наташу и просит
ее руки.
Расстроенная до глубины души, робко, но всегда страстно любившая свою
мать, Наташа пришла в безумный восторг от одной мысли, что от
нее зависит счастие
матери, —
матери, для которой
она была готова пожертвовать даже жизнью.
Наташа мгновенно забыла все неприятные впечатления, произведенные на
нее молодым Шатовым; в эту минуту
она не понимала, не чувствовала их и с радостным увлечением, осыпая поцелуями и обливая слезами руки своей
матери, твердым голосом сказала...
Она вновь расцеловала свою красавицу, перекрестила
ее уже в третий или четвертый раз, и, наконец, ушла счастливая
мать…
Первою мыслью Наташи была
мать,
мать, счастливая
ее согласием выйти замуж за Ардальона Семеныча.
За несколько месяцев смела ли
она мечтать о таком сближении с
матерью, о такой
ее любви, о возможности доказать
ей свою детскую безграничную любовь и таким доказательством осчастливить обожаемую
мать!
Ардальон Семеныч, не дав
ей распространиться в подробностях, отвечал с достоинством, что он сам еще вчера понял невозможность оставаться в секрете его намерению; что, конечно, нельзя и не должно было
матери отвечать ложью на вопрос дочери.
Шатов, опомнившись, взял за руку Наташу, подвел
ее к отцу и
матери и просил их утвердить своим согласием его счастие и благословить детей своих.
Позвольте мне любить вас сыновней любовью и называть отцом и
матерью: вы знаете, что у меня их давно нет…» Но как старики еще молчали, то Наташа присоединила и свой голос; тихо и скромно сказала
она: «Батюшка и матушка!
Ее восторженные разговоры о достоинствах Ардальона Семеныча поддерживали духовное настроение Наташи, и
она радовалась, что поступила так решительно, хотя
мать не одобряла
ее поступка и утверждала, что на предложение Шатова
ей следовало бы отвечать, что все зависит от воли
ее родителей, которым известно
ее расположение.
Накануне приезда жениха, когда невеста, просидев до полночи с отцом и
матерью, осыпанная их ласками, приняв с любовью их родительское благословение, воротилась в свою комнатку и легла спать, — сон в первый раз бежал от
ее глаз:
ее смущала мысль, что с завтрашнего дня переменится тихий образ
ее жизни, что
она будет объявленная невеста; что начнут приезжать гости, расспрашивать и поздравлять; что без гостей пойдут невеселые разговоры, а может быть, и чтение книг, не совсем для
нее понятных, и что целый день надо будет все сидеть с женихом, таким умным и начитанным, ученым, как его называли, и думать о том, чтоб не сказать какой-нибудь глупости и не прогневить маменьки…
Она не привыкла к ним и, каждую минуту благодаря бога за обращение к
ней сердца
матери, каждую минуту боялась вдруг потерять то, что вдруг получила; одним словом, Наташа не смела высказать откровенно своих вчерашних чувств и сомнений.