Неточные совпадения
Все было незнакомо мне: высокая, большая комната, голые стены из претолстых новых сосновых бревен, сильный смолистый запах; яркое, кажется летнее, солнце только
что всходит и сквозь окно с правой стороны, поверх рединного полога, который был
надо мною опущен, ярко отражается на противоположной стене…
Я стал плакать и тосковать, но мать умела как-то меня разуверить и успокоить,
что было и не трудно при ее беспредельной нравственной власти
надо мною.
Кто же будет старичьи работы исполнять?» Отец отвечал,
что не все же старики хворы,
что больных
надо поберечь и успокоить,
что они на свой век уже поработали.
Когда мы проезжали между хлебов по широким межам, заросшим вишенником с красноватыми ягодами и бобовником с зеленоватыми бобами, то я упросил отца остановиться и своими руками нарвал целую горсть диких вишен, мелких и жестких, как крупный горох; отец не позволил мне их отведать, говоря,
что они кислы, потому
что не поспели; бобов же дикого персика, называемого крестьянами бобовником, я нащипал себе целый карман; я хотел и ягоды положить в другой карман и отвезти маменьке, но отец сказал,
что «мать на такую дрянь и смотреть не станет,
что ягоды в кармане раздавятся и перепачкают мое платье и
что их
надо кинуть».
Не позволите ли, батюшка, сделать лишний сгон?» Отец отвечал,
что крестьянам ведь также
надо убираться, и
что отнять у них день в такую страдную пору дело нехорошее, и
что лучше сделать помочь и позвать соседей.
Впоследствии я нашел,
что Ик ничем не хуже Демы; но тогда я не в состоянии был им восхищаться: мысль,
что мать отпустила меня против своего желания,
что она недовольна, беспокоится обо мне,
что я отпущен на короткое время,
что сейчас
надо возвращаться, — совершенно закрыла мою душу от сладких впечатлений великолепной природы и уже зародившейся во мне охоты, но место, куда мы приехали, было поистине очаровательно!
Нас также хотели было сводить к нему проститься, но бабушка сказала,
что не
надо его беспокоить и
что детям пора спать.
Нянька Агафья не замедлила мне все объяснить, хотя добрый Евсеич пенял, зачем она рассказывает дитяти то, о
чем ему и знать не
надо.
Наконец мы совсем уложились и собрались в дорогу. Дедушка ласково простился с нами, перекрестил нас и даже сказал: «Жаль,
что уж время позднее, а то бы еще с недельку
надо вам погостить. Невестыньке с детьми было беспокойно жить; ну, да я пристрою ей особую горницу». Все прочие прощались не один раз; долго целовались, обнимались и плакали. Я совершенно поверил,
что нас очень полюбили, и мне всех было жаль, особенно дедушку.
Погода стояла мокрая или холодная, останавливаться в поле было невозможно, а потому кормежки и ночевки в чувашских, мордовских и татарских деревнях очень нам наскучили; у татар еще было лучше, потому
что у них избы были белые, то есть с трубами, а в курных избах чуваш и мордвы кормежки были нестерпимы: мы так рано выезжали с ночевок,
что останавливались кормить лошадей именно в то время, когда еще топились печи;
надо было лежать на лавках, чтоб не задохнуться от дыму, несмотря на растворенную дверь.
Надо вспомнить,
что я года полтора был болен при смерти, и потому не удивительно,
что меня берегли и нежили; но милая моя сестрица даром попала на такую же диету и береженье от воздуха.
Это обстоятельство мне особенно памятно потому,
что я в первый раз сознательно подосадовал на отца и мать: зачем и они смеются
надо мною?
Сначала я слышал, как говорила моя мать,
что не
надо ехать на бал к губернатору, и как соглашались с нею другие, и потом вдруг все решили,
что нельзя не ехать.
Я говорил все то,
что знал из книг, еще более из собственной моей жизни, но сестрицы меня или не понимали, или смеялись
надо мной, или утверждали,
что у них тятенька и маменька совсем не такие, как у меня.
Он говорил,
что ему
надо было долго оставаться там и
что я соскучусь.
В Багрове же крестьянские дворы так занесло,
что к каждому
надо было выкопать проезд; господский двор, по своей обширности, еще более смотрел какой-то пустыней; сугробы казались еще выше, и по верхушкам их, как по горам, проложены были уединенные тропинки в кухню и людские избы.
Надо сказать правду,
что это была диковинная пара!
Забыв свою болезнь и часто возвращающиеся мучительные ее припадки, Чичагов, слушая мое чтение, смеялся самым веселым смехом, повторяя некоторые стихи или выражения. «Ну, друг мой, — сказал он мне потом с живым и ясным взглядом, — ты меня так утешил,
что теперь мне не
надо и приема опиума». Во время страданий, превышающих силы человеческие, он употреблял опиум в маленьких приемах.
Самая строгость запрещения подстрекала любопытство, и я невольно обращал внимание на многое,
чего мне не
надо было ни слышать, ни видеть.
На другой день, проснувшись рано, стали отыскивать"языка". Делали все это серьезно, не моргнув. Привели какого-то еврея и хотели сначала повесить его, но потом вспомнили, что он совсем не для того требовался, и простили. Еврей, положив руку под стегно, [Стегно́ — бедро.] свидетельствовал,
что надо идти сначала на слободу Навозную, а потом кружить по полю до тех пор, пока не явится урочище, называемое Дунькиным вра́гом. Оттуда же, миновав три повёртки, идти куда глаза глядят.
«Откуда взял я это? Разумом, что ли, дошел я до того,
что надо любить ближнего и не душить его? Мне сказали это в детстве, и я радостно поверил, потому что мне сказали то, что было у меня в душе. А кто открыл это? Не разум. Разум открыл борьбу за существование и закон, требующий того, чтобы душить всех, мешающих удовлетворению моих желаний. Это вывод разума. А любить другого не мог открыть разум, потому что это неразумно».
Дико́й. Понимаю я это; да что ж ты мне прикажешь с собой делать, когда у меня сердце такое! Ведь уж знаю,
что надо отдать, а все добром не могу. Друг ты мне, и я тебе должен отдать, а приди ты у меня просить — обругаю. Я отдам, отдам, а обругаю. Потому только заикнись мне о деньгах, у меня всю нутренную разжигать станет; всю нутренную вот разжигает, да и только; ну, и в те поры ни за что обругаю человека.
Неточные совпадения
Легко вдруг стало: чудилось, //
Что кто-то наклоняется // И шепчет
надо мной: // «Усни, многокручинная!
Замолкла Тимофеевна. // Конечно, наши странники // Не пропустили случая // За здравье губернаторши // По чарке осушить. // И видя,
что хозяюшка // Ко стогу приклонилася, // К ней подошли гуськом: // «
Что ж дальше?» // — Сами знаете: // Ославили счастливицей, // Прозвали губернаторшей // Матрену с той поры… //
Что дальше? Домом правлю я, // Ращу детей… На радость ли? // Вам тоже
надо знать. // Пять сыновей! Крестьянские // Порядки нескончаемы, — // Уж взяли одного!
А если и действительно // Свой долг мы ложно поняли // И наше назначение // Не в том, чтоб имя древнее, // Достоинство дворянское // Поддерживать охотою, // Пирами, всякой роскошью // И жить чужим трудом, // Так
надо было ранее // Сказать…
Чему учился я? //
Что видел я вокруг?.. // Коптил я небо Божие, // Носил ливрею царскую. // Сорил казну народную // И думал век так жить… // И вдруг… Владыко праведный!..»
Сперва понять вам
надо бы, //
Что значит слово самое: // Помещик, дворянин.
У каждого крестьянина // Душа
что туча черная — // Гневна, грозна, — и
надо бы // Громам греметь оттудова, // Кровавым лить дождям, // А все вином кончается. // Пошла по жилам чарочка — // И рассмеялась добрая // Крестьянская душа! // Не горевать тут надобно, // Гляди кругом — возрадуйся! // Ай парни, ай молодушки, // Умеют погулять! // Повымахали косточки, // Повымотали душеньку, // А удаль молодецкую // Про случай сберегли!..