(Голоса стихают, видимо, перешли в гостиную. Идёт Пётр, бледный, на лице пьяная улыбка, садится в кресло, закрывает глаза. Из маленькой двери выходит Софья; она наливает в стакан воды из графина
на столике у кровати Якова.)
Мы молчали, каждая думая про себя… Княжна нервно пощипывала тоненькими пальчиками запекшиеся губы… Я слышала, как тикали часы в соседней комнате да из сада доносились резкие и веселые возгласы гулявших институток.
На столике у кровати пышная красная роза издавала тонкий и нежный аромат.
Неточные совпадения
Между окнами стоял небольшой письменный стол,
у внутренней стены простенькая железная
кровать под белым чехлом, ночной
столик, этажерка с книгами в углу,
на окнах цветы, — вообще вся обстановка смахивала
на монастырскую келью и понравилась Привалову своей простотой.
Комната девушки с двумя окнами выходила в сад и походила
на монашескую келью по своей скромной обстановке: обтянутый пестрым ситцем диванчик
у одной стены, четыре стула, железная
кровать в углу, комод и шкаф с книгами, письменный стол, маленький рабочий
столик с швейной машиной — вот и все.
Комната была просторная. В ней было несколько
кроватей, очень широких, с белыми подушками. В одном только месте стоял небольшой
столик у кровати, и в разных местах — несколько стульев.
На одной стене висела большая картина,
на которой фигура «Свободы» подымала свой факел, а рядом — литографии,
на которых были изображены пятисвечники и еврейские скрижали. Такие картины Матвей видел
у себя
на Волыни и подумал, что это Борк привез в Америку с собою.
Пройдя через две небольшие комнаты, хозяйка отворила потихоньку дверь в светлый и даже с некоторой роскошью убранный покой.
На высокой
кровати, с ситцевым пологом, сидел, облокотясь одной рукой
на столик, поставленный
у самого изголовья, бледный и худой, как тень, Рославлев. Подле него старик, с седою бородою, читал с большим вниманием толстую книгу в черном кожаном переплете. В ту самую минуту, как Зарецкой показался в дверях, старик произнес вполголоса: «Житие преподобного отца нашего…»
По окончании послеобеденных классов, после получасового беганья в приемной зале, в котором я только по принуждению принимал иногда участие, когда все должны были усесться, каждый за своим
столиком у кровати, и твердить урок к завтрашнему дню, я также садился, клал перед собою книгу и, посреди громкого бормотанья твердимых вслух уроков, переносился моим воображением все туда же, в обетованный край, в сельский дом
на берегу Бугуруслана.