Неточные совпадения
Но самое главное мое удовольствие состояло в
том, что приносили ко мне мою милую сестрицу,
давали поцеловать, погладить по головке, а потом нянька садилась с нею против меня, и я подолгу смотрел на сестру, указывая
то на одну,
то на другую мою игрушку и приказывая подавать их сестрице.
Евсеич приготовил мне самое легонькое удилище и навязал тонкую лесу с маленьким крючком; он насадил крошечный кусочек мятого хлеба, закинул удочку и
дал мне удилище в правую руку, а за левую крепко держал меня отец:
ту же минуту наплавок привстал и погрузился в воду, Евсеич закричал: «Тащи, тащи…» — и я с большим трудом вытащил порядочную плотичку.
Я
ту же минуту, однако, почувствовал, что они не так были ласковы с нами, как другие городские
дамы, иногда приезжавшие к нам.
Ефрем доброй породы, а не
то, пожалуй, я
дам тебе свою Аксютку ходить за детьми».
На досуге я
дал волю своему воображению, или, лучше сказать, соображению, потому что я именно соображал настоящее наше положение с
тем, которое ожидало нас впереди.
Параша отвечала: «Да вот сколько теперь батюшка-то ваш роздал крестьян, дворовых людей и всякого добра вашим тетушкам-то, а все понапрасну; они всклепали на покойника; они точно просили, да дедушка отвечал: что брат Алеша
даст,
тем и будьте довольны.
Мать боялась также, чтоб межеванье не задержало отца, и, чтоб ее успокоить, он
дал ей слово, что если в две недели межеванье не будет кончено,
то он все бросит, оставит там поверенным кого-нибудь, хотя Федора, мужа Параши, а сам приедет к нам, в Уфу.
Меньшая из них, Катерина, была живого и веселого нрава; она и прежде нравилась нам больше, теперь же хотели мы подружиться с ней покороче; но, переменившись в обращении,
то есть сделавшись учтивее и приветливее, она была с нами так скрытна и холодна, что оттолкнула нас и не
дала нам возможности полюбить ее, как близкую родню.
Едва мать и отец успели снять с себя дорожные шубы, как в зале раздался свежий и громкий голос: «Да где же они?
давайте их сюда!» Двери из залы растворились, мы вошли, и я увидел высокого роста женщину, в волосах с проседью, которая с живостью протянула руки навстречу моей матери и весело сказала: «Насилу я дождалась тебя!» Мать после мне говорила, что Прасковья Ивановна так дружески, с таким чувством ее обняла, что она
ту же минуту всею душою полюбила нашу общую благодетельницу и без памяти обрадовалась, что может согласить благодарность с сердечною любовью.
Она никого из нас,
то есть из детей, не поцеловала, но долго разглядывала, погладила по головке, мне с сестрицей
дала поцеловать руку и сказала...
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в
том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до
того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется,
то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и
то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не
дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для
того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за
то.
Денег взаймы она
давала очень неохотно и также не любила раздачу мелкой милостыни; но, узнав о каком-нибудь несчастном случае с человеком, достойным уваженья, помогала щедро, а как люди, достойные уваженья, встречаются не часто,
то и вспоможенья ее были редки, и Прасковью Ивановну вообще не считали доброю женщиною.
Она жаловалась только на его слабое здоровье и говорила, что так бережет его, что спать кладет у себя в опочивальне; она прибавила, с какими-то гримасами на лице, что «Митенька будет совсем здоров, когда женится, и что если бог
даст ему судьбу,
то не бессчастна будет его половина».
Когда речь дошла до хозяина,
то мать вмешалась в наш разговор и сказала, что он человек добрый, недальний, необразованный и в
то же время самый тщеславный, что он, увидев в Москве и Петербурге, как живут роскошно и пышно знатные богачи, захотел и сам так же жить, а как устроить ничего не умел,
то и нанял себе разных мастеров, немцев и французов, но, увидя, что дело не ладится, приискал какого-то промотавшегося господина, чуть ли не князя, для
того чтобы он завел в его Никольском все на барскую ногу; что Дурасов очень богат и не щадит денег на свои затеи; что несколько раз в год он
дает такие праздники, на которые съезжается к нему вся губерния.
Когда мы взошли на первый взлобок горы, карета догнала нас; чтобы остановиться как-нибудь на косогоре и
дать вздохнуть лошадям, надобно было подтормозить оба колеса и подложить под них камни или поленья, которыми мы запаслись: без
того карета стала бы катиться назад.
Отчаянный крик испуганной старухи, у которой свалился платок и волосник с головы и седые косы растрепались по плечам, поднял из-за карт всех гостей, и долго общий хохот раздавался по всему дому; но мне жалко было бедной Дарьи Васильевны, хотя я думал в
то же время о
том, какой бы чудесный рыцарь вышел из Карамзина, если б надеть на него латы и шлем и
дать ему в руки щит и копье.
Ему
дали выпить стакан холодной воды, и Кальпинский увел его к себе в кабинет, где отец мой плакал навзрыд более часу, как маленькое дитя, повторяя только иногда: «Бог судья тетушке! на ее душе этот грех!» Между
тем вокруг него шли уже горячие рассказы и даже споры между моими двоюродными тетушками, Кальпинской и Лупеневской, которая на этот раз гостила у своей сестрицы.
Если я только замолчу,
то он ничего не сделает, пожалуй, до
тех самых пор, покуда вы не выйдете замуж; а как неустройство вашего состояния может помешать вашему замужству и лишить вас хорошего жениха,
то я
даю вам слово, что в продолжение нынешнего же года все будет сделано.
Вот и собирается
тот купец по своим торговым делам за море, за тридевять земель, в тридевятое царство, в тридесятое государство, и говорит он своим любезным дочерям: «Дочери мои милые, дочери мои хорошие, дочери мои пригожие, еду я по своим купецкиим делам за тридевять земель, в тридевятое царство, тридесятое государство, и мало ли, много ли времени проезжу — не ведаю, и наказываю я вам жить без меня честно и смирно; и коли вы будете жить без меня честно и смирно,
то привезу вам такие гостинцы, каких вы сами похочете, и
даю я вам сроку думать на три дня, и тогда вы мне скажете, каких гостинцев вам хочется».
Находил он во садах царских, королевских и султановых много аленьких цветочков такой красоты, что ни в сказке сказать, ни пером написать; да никто ему поруки не
дает, что краше
того цветка нет на белом свете; да и сам он
того не думает.
А как приехать ко мне — не твоя беда;
дам я тебе перстень с руки моей: кто наденет его на правый мизинец,
тот очутится там, где пожелает, во единое ока мгновение.
Думал, думал купец думу крепкую и придумал так: «Лучше мне с дочерьми повидаться,
дать им свое родительское благословение, и коли они избавить меня от смерти не похочут,
то приготовиться к смерти по долгу христианскому и воротиться к лесному зверю, чуду морскому».
Всякий день ей готовы наряды новые богатые и убранства такие, что цены им нет, ни в сказке сказать, ни пером написать; всякой день угощенья и веселья новые, отменные; катанье, гулянье с музыкою на колесницах без коней и упряжи, по темным лесам; а
те леса перед ней расступалися и дорогу
давали ей широкую, широкую и гладкую, и стала она рукодельями заниматися, рукодельями девичьими, вышивать ширинки серебром и золотом и низать бахромы частым жемчугом, стала посылать подарки батюшке родимому, а и самую богатую ширинку подарила своему хозяину ласковому, а и
тому лесному зверю, чуду морскому; а и стала она день ото дня чаще ходить в залу беломраморную, говорить речи ласковые своему хозяину милостивому и читать на стене его ответы и приветы словесами огненными.
Тогда все
тому подивилися, свита до земли преклонилася. Честной купец
дал свое благословение дочери меньшой, любимой и молодому принцу-королевичу. И проздравили жениха с невестою сестры старшие завистные и все слуги верные, бояре великие и кавалеры ратные, и нимало не медля принялись веселым пирком да за свадебку, и стали жить да поживать, добра наживать. Я сама там была, пиво-мед пила, по усам текло, да в рот не попало.