Такие мы все. Вспоминаем друг о друге к концу жизни, когда кто тяжело заболеет или помрет. Вот тогда вдруг становится всем нам ясно, кого потеряли, каким он был, чем славен, какие дела совершил.
Каждый человек неповторим. Он уходит, и мир становится беднее.
Настоящую любовь можно узнать по тому, насколько от нее человек становится лучше, и еще по тому… насколько от нее в душе светлеет.
Человек живет на земле не зря и не напрасно. И если от его дела все вокруг становится лучше, то это для него и есть самая большая удача. Вот почему счастье никогда нельзя испытать в одиночку.
Если бы люди так заботились о душе, как они стали заботиться о крепости и здоровье тела. И вот что замечательно: чем бесцельней жизнь, тем драгоценней; смыслом жизни становится трястись над ней.
Истина только в начале встречает сильное сопротивление, но чем более выявляется, чем более становится фактом, тем большее число приобретает друзей и поборников.
А ведь так приятно, так хорошо на душе становится, когда в тебя крепко верят и ждут от тебя только хорошего.
И многие просят и требуют у писателя того, что им нужно, как воздух и хлеб. И писатель должен давать им это, если он писатель, то есть обреченный. Может быть, писатель должен отдать им всю душу свою, и это касается, особенно, русского писателя. Может быть, оттого так рано умирают, гибнут, или, просто, изживают свое именно русские писатели, что нигде не жизненна литература так, как в России, и нигде слово не претворяется в жизнь, не становится хлебом или камнем так, как у нас. Потому-то русским писателям меньше, чем кому-нибудь, позволительно жаловаться на судьбу; худо ли, хорошо ли, их слушают, а чтобы их услышали, наполовину зависит от них самих.
Писатель — обреченный; он поставлен в мире для того, чтобы обнажать свою душу перед теми, кто голоден духовно. Народ собирает по капле жизненные соки для того, чтобы произвести из своей среды всякого, даже некрупного писателя. И писатель становится добычей толпы; обнищавшие души молят, просят, требуют, берут у него обратно эти жизненные соки сторицею.
Каждый человек — отдельная определенная личность, которой вторично не будет. Люди различаются по самой сущности души; их сходство только внешнее. Чем больше становится, кто сам собою, тем глубже начинает понимать себя, — яснее проступают его самобытные черты.
До чего глуп становится самый умный человек, когда больно задето его самолюбие.
Только полно и широко живущий человек способен к действительной, ненадсадной любви и самопожертвованию. Если же нет в душе широкой жизни, если человек, чтоб любить других, старается «забыть себя», — то и сама любовь становится раздражающе-вялой, скучной и малоценной.
Жертвы насилия очень часто и охотно становятся насильниками, как только возникает такая ситуация.
Нет грани меж прозой и стихом:
Речение,
В котором все слова притерты,
Пригнаны и сплавлены
Умом и терпугом, паялом и терпеньем,
Становится лирической строфой, —
Будь то страница
Тацита
Иль медный текст закона.
Силы мира внешнего безразличны: они могут становиться и добрыми, и злыми, в зависимости от воли человека.
Та же красота, которая захватывает художника, — есть красота живая, в этот момент им творимая не из красоты, из безобразия. «Безобразие» — то, что еще не обладает образом. Раз это явление нашло подлинный лик в творчестве художника — оно становится из безобразия новой красотой.
И город становится шире,
И вижу друзей я кругом…
Как много хорошего в мире,
Как много красивого в нем!
Предрассудки — великая цепь, удерживающая человека в определенном, ограниченном кружку окостенелых понятий; ухо к ним привыкло, глаз присмотрелся, и нелепость, пользуясь правами давности, становится общепринятой истиной.
Современная наука начинает входить в ту пору зрелости, в которой обнаружение, отдание себя всем становится потребностью. Ей скучно и тесно в аудиториях и коференц-залах; она рвется на волю, она хочет иметь действительный голос в действительных областях жизни.
Несчастье умягчает человека; природа его становится тогда более чуткой и доступной к пониманию предметов, превосходящих понятие человека, находящегося в обыкновенном и повседневном положении.
Стоит только хорошенько выстрадаться самому, как уже все страдающие становятся тебе понятны и почти знаешь, что сказать им.
<…> Коли два камня друг на друга катятся, становиться между ними нельзя — изувечат.
Вот какие люди бывают! Взглянет он тебе в очи и полонит твою душу, и ничуть тебе это не стыдно, а еще и гордо для тебя. С таким человеком ты им сам лучше становишься. Мало таких людей! Ну, так и ладно, коли мало. Много хорошего было бы на свете, так его и за хорошее не считали бы.
Все, что растет, становится сложнее; люди все повышают свои требования к жизни и к самим себе…
Всегда неприятно видеть, что человек, которого ты считаешь хуже и ниже себя, любит или ненавидит то же, что и ты, и, таким образом, становится похож на тебя.
И все… умнее люди становятся, все знатнее… и хоть живут — все хуже, а хотят — все лучше… упрямые!
И я особенно подозрительно, особенно недоверчиво отношусь к русскому человеку у власти, — недавний раб, он становится самым разнузданным деспотом, как только приобретает возможность быть владыкой ближнего своего.
Да. Многое меняется. Мир становится неузнаваем. Но не более ли удивительно другое? Не то, что меняется, а то, что вечно. Человек с его потребностями… Человечность… Любовь…
Впечатление от картины… без объяснений и подписей… несравненно сильнее; ее содержание, не связанное словами, становится безграничным, утверждая все догадки и мысли.
Когда реакция вступает в гибельный для себя бой с силами свободы, антисемитизм становится для нее государственной партийной идеей…
Новость, или необыкновенность чувств и выражений, заключается в том, что когда поэт неслыханными прежде на его языке изречениями, подобиями, чувствами или картинами поражает и восхищает слушателей, излагая мысли свои в прямом или переносном смысле, так чтобы они по сходству с употребительными, известными картинами, или самою природою, по тем или другим качествам не взирая на свою новость, тотчас ясны становились и пленяли разом.
Привыкая все делать без рассуждений, без убеждения в истине и добре, а только по приказу, человек становится безразличным к добру и злу и без зазрения совести совершает поступки, противные нравственному чувству, оправдываясь тем, что «так приказано».
Писатель, произведения которого не имели успеха, легко становится желчным критиком: так слабое и безвкусное вино может стать превосходным уксусом.
Тиранство есть привычка; оно одарено развитием, оно развивается наконец в болезнь… Кровь и власть пьянят; развивается огрубелость и разврат, уму и чувству становятся доступны и, наконец, сладки самые ненормальные явления.
Человек и гражданин гибнут в тиране навсегда, а возврат к человеческому достоинству, к раскаянию, к возрождению становится для него уже почти невозможен.
Проходят годы — иногда бывает достаточно и месяцев, — и казавшееся единственным, наконец и навсегда достигнутым, бесконечно прекрасным и необходимым становится столь же скучным, докучливым, доставляющим счастья не больше, чем утренняя овсянка.
Есть люди, которые становятся скотами, как только начинают обращаться с ними, как с людьми.
Наблюдение чужих пороков очень полезно для самоисправления: собственный порок становится особенно противен, когда увидишь его в другом и почувствуешь, как неприятно обладать тем, что сейчас осмеял, ибо мы любим осмеивать всех и вся, кроме себя и своего.
Страсти становятся пороками, когда превращаются в привычки, или добродетелями, когда противодействуют привычкам.
Человек радуется, когда он взрослеет. Счастлив, что расстается с детством, как же, он самостоятельный, большой, мужественный, и поначалу эта самостоятельность кажется очень серьезной. Но потом — потом становится грустно.
И чем старше взрослый человек, тем грустнее ему: ведь он отплывает все дальше и дальше от берега своего единственного детства.
Есть детали, которые запоминаются на всю жизнь. И не только запоминаются. Маленькие, как будто незначительные, они въедаются, впитываются как-то в тебя, начинают прорастать, вырастают во что-то большое, значительное, вбирают в себя всю сущность происходящего, становятся как бы символом.
Человек ко многому привыкает, благодаря обстоятельствам. Постепенно. И тут вовсе не обязательны какие-нибудь снадобья или ломка психики. А вот так постепенно все в нем меняется, и былые представления становятся смешны, и страхи меркнут.
Женское сердце мягко. Мягко-то оно мягко; зато ведь уж и злей-то женщины ничего на свете нет, если ее обидеть чувствительно. Страшно становится. Женщина отомстит ужасно, она может такую гадость придумать, что мужчине и в голову не придет.
Умей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой.
В том, что пьяный человек становится хуже самого грязного скота, нет для людей никакого оправдания.
Любит каждый однажды, и всегда любовь несчастна, ибо иначе не может и не должно быть, потому что после любви человек становится подлинно человеком, потому что страдание очищает, красота и радость любви — в тайне ее.
Любовь становится незаконною тогда, когда ее не одобряет рассудок: заглушить голос рассудка — значит давать волю страсти, животному инстинкту.
Что может быть проще, чем идея мира на земле? Человечество по горло сыто войной. Оно оплакало ее кровавыми слезами. Неужели и сейчас, когда становятся явными самые тайные пружины второй мировой войны и ее виновники, неужели и сейчас человечество, убедившись, к чему ведут в конечном счете мечты о захвате чужих земель, не одумается и не скажет войне твердое «нет»?
Красота на добро и не смотрит, но люди от нее становятся добрее.
Оптимизм становится возможным при условии личной трагедии. Выход из трагедии частного освобождает такое огромное чувство жизнерадостности, как таяние льда скрытой теплоты весенней порой.
Источник: Словарь афоризмов русских писателей. Составители: А. В. Королькова, А. Г. Ломов, А. Н. Тихонов
СТАНОВИ́ТЬСЯ1, -новлю́сь, -но́вишься. Несов. к стать1 (во всех знач., кроме 10).
СТАНОВИ́ТЬСЯ2, -новлю́сь, -но́вишься; несов. Несов. к стать2 (в 3 знач.).
Благодаря доступу к информации, многообразию продуктов и услуг жизнь человека становится более интересной, обогащается опытом и знаниями.
Специфика человека становится ещё более очевидной, если сравнить скорость созревания различных систем организма.
По его недовольному виду сразу становилось ясно, что за выволочкой дело не станет.