Если словообразовательная сила языка греков и
языка римлян заключена в возможностях префиксации, английского – в переводе слов из одной части речи в другую, немецкого – в основосложении, то мощь и гибкость русского языка обусловлены не в последнюю очередь неисчислимыми комбинационными возможностями создания слов с помощью суффиксов и приставок.
Если говорить
языком римлян: Patria – это res publica, существующая в длительной временной протяжённости – aevium.
Представители римской элиты говорили и на греческом, и на латыни –
языке римлян.
Представители юфунгов говорили через переводчика, а они, скорее всего, были не простыми воинами, поэтому можно утверждать, что
язык римлян в основном не был ещё укоренён в среде готов в тот период, даже в среде знати.
Это наименование прочно вошло в
язык римлян и в историю.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: трепачка — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Не должен быть римским гражданином тот, кто не знает
языка римлян.
При более обстоятельном исследовании можно было бы, вероятно, доказать, что подобного рода снижения прежнего нравственного образа мыслей вследствие появления в языке неподходящих и чуждых символов уже в самом начале происходили с германскими племенами, усвоившими себе
язык римлян; однако отнюдь не этому обстоятельству мы придаём здесь наибольшее значение.
– Кто из вас разумеет
язык римлян? – последовал вопрос.
Прежде всего оказывается, что у немца есть средство для того, чтобы еще глубже понять свой живой язык, через сопоставление его с законченным в себе
языком римлян, весьма отличным от его собственного по степени развития в нем символизма, а равно и понять таким способом с большей ясностью этот последний язык, что не так уже просто для человека новолатинского языка, который, в сущности, остается пленником в области одного и того же единого языка; что немец, изучая корневой латинский язык, получает одновременно, в известном смысле в придачу к нему, и все от него производные, и если он выучит латинский основательнее иностранца (что, по вышеуказанной причине, ему вполне по силам), он в то же самое время научится понимать и собственные языки этого иностранца гораздо основательнее, и владеть ими гораздо свободнее, чем сам говорящий на них иностранец; что поэтому немец, если только он воспользуется всеми своими преимуществами, сможет во всякое время проницательнее видеть и вполне понимать его, лучше даже, чем он сам себя понимает, и переводить его на свой язык во всем объеме его смыслов; иностранец же, если он не приложил прежде великих стараний, чтобы выучиться немецкому языку, никогда не сможет понять настоящего немца, и подлинно немецкие выражения останутся у него, без всякого сомнения, непереведенными.
– Ты говоришь на
языке римлян хуже грязных фракийцев и поэтому не понял бы меня, – при этом в его взгляде, позе, в голосе, да во всём выражалось столько высокомерия.
На
языке римлян, но с сильным акцентом, он спросил.
Этот римлянин сегодня утром, построив всех по линейке, произнёс перед новобранцами речь: по-фракийски только ругательства, остальное переводил с непонятного
языка римлян толмач.
Это ведь был
язык римлян.
Тфатафита простит неверный
язык римлянина.
– Так, мелкота, а ну разговаривайте на языке вандалов, или на худой конец, на
языке римлян, – рявкнул вандал.