Свойственная
монументальной истории почтительная установка (в отличие от исследовательской) предполагает не постоянное накопление сведений, критику источников, рефлексию над методом, пересмотр устоявшихся мнений и всего того, что называется «производством знания», но стремление к адекватному (в идеале: конгениальному), единоразовому и окончательному (вос)произведению личности или шедевра.
Кто мог бы ожидать от них того упорного состязания факелоносцев
монументальной истории, благодаря которому лишь и существует великое?
Представим себе нехудожественные и малохудожественные натуры во всеоружии средств, которые может дать
монументальная история искусства.
Но до наступления этого момента
монументальная история не может нуждаться в такой полной истинности: она всегда будет сближать разнородные элементы, обобщать и, наконец, отождествлять их; она всегда будет смягчать различия мотивов и побуждений, чтобы за счёт causae представить effectus в монументальном виде, именно как нечто типичное и достойное подражания; ввиду того что она по возможности игнорирует причины, её можно было бы назвать почти без преувеличения собранием «эффектов самих по себе» – таких событий, которые во все времена будут производить эффект.
И в то время, как заурядный человек воспринимает свой отрезок бытия с такой унылой серьёзностью и страстным упованием, те, на своём пути к бессмертию и к
монументальной истории, умели встречать жизнь с олимпийским смехом или, по крайней мере, с возвышенной насмешкой; нередко они с иронией сходили в могилу – ибо что в них могло быть погребено!
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: липси — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Что великие моменты в борьбе индивидуума образуют одну цепь, что они, как горная гряда, сквозь тысячелетия объединяют собою человечество, что для меня вершина такого давно минувшего мгновения ещё остаётся живой, освещённой и величавой, – всё это есть коренная идея той веры в человечество, которая высказывает себя в требовании
монументальной истории.
До сих пор шла речь о бедах, которые может натворить
монументальная история в среде могучих и деятельных натур, безразлично, будут ли эти последние добрыми или злыми; но можно себе представить, каким окажется её влияние, если она окажется во власти и в услужении бессильных и бездеятельных!
Если человек, желающий создать нечто великое, вообще нуждается в прошлом, то он овладевает им при помощи
монументальной истории; кто, напротив, желает оставаться в пределах привычного и освящённого преданием, тот смотрит на прошлое глазами историка-антиквара, и только тот, чью грудь теснит забота о нуждах настоящего и кто задался целью сбросить с себя какою бы то ни было ценою угнетающую его тягость, чувствует потребность в критической, то есть судящей и осуждающей, истории.
Монументальная история вводит в заблуждение при помощи аналогий: мужественных она путём соблазнительных параллелей воодушевляет на подвиги отчаянной смелости, а одушевление превращает в фанатизм; когда такого рода история западает в головы талантливых эгоистов и мечтательных злодеев, то в результате подвергаются разрушению царства, убиваются властители, начинаются войны и революции, и число исторических «эффектов самих по себе», то есть следствий без достаточных причин, снова увеличивается.
Монументальная история есть то маскарадное платье, под которым их ненависть к могучим и великим личностям их эпохи выдаёт себя за удовлетворённое преклонение пред великими и могучими личностями прошедших времён; этот маскарад нужен также для того, чтобы истинный смысл этого способа исторического рассмотрения подменить противоположным: сознают ли они это ясно или нет, но, во всяком случае, действуют они так, как будто их девиз: «Пусть мёртвые погребают живых».
Разумеется, это не то состояние, в котором человек наиболее способен переработать прошлое в чистое знание, так что мы и тут можем наблюдать то же, что наблюдали и в области
монументальной истории: само прошлое неизбежно подвергается искажению, пока история призвана служить жизни и пока она подчинена власти жизненных инстинктов.