Очевидно, что в запутанной голове чиновника ворочались какие-то мысли, которые он желал предъявить мне, чтобы зарекомендовать себя с хорошей стороны, но мысли эти, перебиваемые неловкостью минуты «первого знакомства» и дёрганьем щёки в сторону, совершенно путались в его голове, и когда
из уст чиновника, вследствие тайной связи мыслей, по всей вероятности существовавшей в его уме, одновременно вылетели такие разнородные слова, как «гордость» и «ступка», взаимное родство между которыми было решительно невозможно, по крайней мере для постороннего человека, и когда он в тоне моего голоса заметил недоумение, то мне делается совершенно понятным, почему после моего вопроса «ступка?» чиновник начал не только дёргать глазом и щекой, но принялся чмокать широким выпятившимся ртом и как-то фыркать носом.
Я слушал, чувствуя некоторое головокружение от этой умственной пыли, которая клубами летела в меня
из уст чиновника, – пыли, в которой мои глаза слепли и уши глохли от беспрерывно путавшихся ступок с институтками, гордости с обстановкой и со ступкой и т. д., – я поторопился встать, простился и обещал переехать на днях.