Только тот, кто сам готов пережить
героическую трагедию, провозвестником которой явился, кто от уюта домашнего очага устремляется в грозу, чтобы внимать глаголу богов, только тот станет героем.
Итак,
героическая трагедия – это предварение.
Ведь в том-то и дело, что при том настроении, в котором находились граждане в те дни, реализм звучал бы фальшью и единственным правдивым и убедительным видом драмы была
героическая трагедия.
А теперь перенесём
героическую трагедию с чужбины на родину.
Вот в каком смысле должно быть понимаемо наше слово:
героическая трагедия есть трагедия жизни.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: гурийцы — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Это уже если не драма, то настоящая драматическая сценка, из которой естественно могла развиться
героическая трагедия.
Он был запрограммирован на
героическую трагедию.
Рождённый в переломную эпоху, он должен был передать её особое звучание, стать театром, как тогда писали, «
героической трагедии, романтической драмы и высокой комедии».
В этом – отличие
героической трагедии от археологической.
Рассмотренная нами до сих пор сторона дела поможет нам разобраться в одном прямо мучительном вопросе, неправильное решение которого много повредило – особенно у нас – зарождающейся или возрождающейся
героической трагедии.
И вот почему во все времена миф был и будет самой благодарной почвой для произрастания
героической трагедии –или, что одно и то же, трагедии жизни.
Наряду с
героической трагедией поэзия жизни признаёт и за бытом право существования в драме, но он для неё – только сюжет комедии.
Но соответствовала действительности только вторая часть заметки, и это создало ситуацию, которая впоследствии многократно повторялась в разных странах с одним и тем же результатом: попыткой выдать оплошность за
героическую трагедию и повернуть события в удобную для себя сторону.
Действительно, на фоне только что продуманных нами мыслей получает особое значение тот факт, что античность знала трагедию только в виде
героической трагедии, а быт в драме допускала только в виде бытовой комедии – другими словами, бытовая трагедия была древнему миру неизвестна.
В области же героического быта наблюдение и невозможно, и, буде возможно, повело бы только к археологической, а не
героической трагедии.
У жизни другая правда, и добывается она не путём наблюдения окружающего быта – вторжение современного быта в
героическую трагедию допустимо лишь постольку, поскольку оно незаметно.
Язык
героической трагедии – чист и ярок, как снег альпийских высот; это – не язык быта с его бородавками и угрями.